Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
– Спасибо! – Калачев взял оторванный клок распечатки и углубился в ее изучение.
– Красавица! Послушайте! – В окно администраторши билетных касс постучал Белов, доведенный уже до белого каления путешествием по окошкам суточных касс Ярославского вокзала. – Мне срочно! Девушка! Царица! Помогите! Хелп ми!
– Что вам?
– Один! Всего один! До Вологды! Любое место, поезд – хоть под лавкой! Но на ближайший! Срочно! – Белов просунул в окошко администраторши свое удостоверение «заслуженного» с двадцатью баксами
Калачев наконец-то нашел. Вот они: Тренихин и Белов: вагон девятый, СВ, места седьмое и восьмое, точно!
Он поднял глаза и вдруг увидел сквозь стекло лицо Белова – просящее, издерганное, взвинченное, капли пота на лбу.
Калачев быстро сложил обрывок распечатки и, сунув ее в карман, быстро покинул отсек администратора – так же, как и попал в него: через служебный ход.
Ему надо было мгновенно найти кого-нибудь – муниципалов или патрулей – кого угодно, кто бы проверил и взял в разработку пытающегося уехать Белова. Еще одна распечатка с его «редкостной» фамилией – совсем уж тут не документ, фуфло. В суде адвокат так умоет этой распечаткой – утрешься.
– Вагон номер три, купейный, место пятнадцатое, нижнее, до Вологды, отправление через двадцать минут, уже объявлена посадка на шестом пути – администраторша протянула билет Белову и улыбнулась ласково: – Счастливого пути, и не волнуйтесь вы так!
– Спасибо вам, спасибо!
– Да не за что: за полчаса всегда мы бронь снимаем. Поезда сейчас ведь, бывает, целиком бронируются. Идут пустые, воздух возят...
Белов не удержался, чтобы еще раз не рассыпать комплименты: ведь кашу маслом не испортишь.
– Без вас бы мне ни за что не повезло бы!
Направлявшийся быстрым шагом к выходу на перроны, Белов был возле самых дверей остановлен тем самым ментом-циклопом со слившимися у переносицы буркалами.
– Ваши документы попрошу!
– Простите...Только быстро. – Белов сунул милиционеру паспорт. – Я ведь опаздываю уж почти.
– Не опоздаете, – милиционер раскрыл без спешки паспорт. – Белов, так... Николай Сергеевич?
– Так точно! Я и есть.
– А вы, случайно, не художник?
– Я? Художник, да! – обрадовался Белов: во-первых, знает рядовой милиционер – так, значит, знаменит, а во-вторых, сейчас отпустит без дальнейшей волокиты, с улыбкой, под козырек и – свободен!
– Ху-дож-ник... – то ли с сомнением, то ли с иронией протянул мент.
– Пожалуйста! – Белов предъявил милиционеру членскую ксиву Союза художников.
– Все правильно, – кивнул милиционер. – Пожалуйте сюда!
– Куда?!
– Сюда! Тут все вам объяснят.
Белов слегка метнулся, порываясь на пробежку, но...
Милиционер ел его двуединым глазом – не мигающим, желтым с вертикальной прорезью зрачка. Глаза змеи, и взгляд змеиный.
В дверях же, выводящих на перрон, маячили пятнистые зеленые фигуры с черными дубинами.
Идти на рывок было глупостью.
Да и с чего, собственно?
Сейчас
Его вывели на воздух и повели, к счастью, как раз в сторону нужного поезда, ко второму пути.
К дежурному отделению милиции Ярославского вокзала.
В дежурке к нему тут же подошел кто-то в штатском, шляпе, опущенной на лицо, протянул руку:
– Билет ваш, пожалуйста!
– Вот билет! – Белов достал и предъявил билет. – Издевательство просто какое-то! Пожалуйста, все, что желаете – документы, паспорт, билет! Я еду в Вологду, а не в Монако! Чего вам надо, понять не могу!
– Ваш билет нужен нам, – ответил Калачев, поднимая лицо и сдвигая слегка назад шляпу. – И не просто билет, а вот при понятых, при свидетелях, – повернувшись, Калачев указал на стоящих тут же приглашенных, видимо, с перрона свидетелей.
– Вы... вы... – начал узнавать Белов. – Мы с вами где-то виделись.
– Ха-ха, – промолвил сухо Иван Петрович. – Вы, думаю, не портретист... а?
– Я пейзажист. Немного скульптор, график...
– Вот то-то и оно! Мы сегодня с вами виделись. Утром. В прокуратуре.
– Точно! Вы Калачев Иван Петрович из угрозыска!
– Ну! Именно! – С улыбкой кивнул Иван Петрович и, обращаясь к милиционеру, приказал: – Свидетелей оформишь – все, как полагается. А вы, – он посмотрел на двух пятнистых с дубинами: – Художника ко мне в машину. – Он снова глянул на Белова: – Просто анекдот!
Его повели в сторону универмага «Московский», к стоянке.
Возле памятника Ленину, несмотря на все перемены в стране, по-прежнему торчавшего посередине небольшого газончика, весело гужевался табор.
В середине людского круга лихо отплясывала та самая цыганка, что напророчила Белову сорок минут назад казенный дом вместо дальней дороги, личного счастья и большого успеха под ноги.
Трясясь как заводная, звеня серьгами, бусами, монистами, браслетами и даже золотыми коронками во рту, цыганка еще успевала к тому же и петь, развевая свои многочисленные юбки по всей площади, сметая напрочь с рож остолбенелых москвичей и гостей столицы выражение последней надежды на улучшение экономической ситуации в стране. Рядом с ней, в качестве партнера, неуклюже топтался на месте лох – громадный, как металлургический комбинат, и пьяный, как таксист на поминках у напарника.
Пыль стояла вокруг них столбом, маскируя наподобие дымовой завесы серебристый силуэт дедушки Ленина, тускло поблескивающий на фоне звездного неба.
«Боже, вот картина! – мелькнуло вдруг в голове у Белова. – Какой страшноватый металлизированный блеск на Ленине! Он так и просит бортовой номер. Бортовой – на пиджак, башенный – на лоб. Внизу – цыгане, пьяные, народ... Почище Комара и Маломеда. Те не застали демократию. Когда все кончится, попробовать бы это написать...»
– Смотри! – сказал один зеленый с дубиной, сопровождавший Белова, своему коллеге. – Цыгане пляшут!