Контора
Шрифт:
– Э-э… э-э… По крайней мере, у тебя свои зубы.
– Зубы? – повторила она, весьма озадаченная.
– Ну да, свои, а не металлические.
– Металлические? Ты что, совсем с ума сошел? Я кивком указал на плакат, и она повернулась.
Потом с воплем: «Долбаный Ублюдок Кен Сазерленд!» запустила в него пресс-папье. Оно угодило в то место, где были цифры «007».
Ханна взглянула на меня, лицо ее пылало.
– Это так несправедливо! Почему это случилось со мной?
Я не стал говорить, что она сама во всем виновата, – сочтя, что разумнее
– Я знаю, что ты хотел сказать, – произнесла она уже более спокойно. – Я сама во всем виновата. Это мне известно. И все-таки я не понимаю, как такое могло получиться.
– Это очень сложная сделка, – ответил я. – Не так уж трудно что-то проглядеть.
– Что-то столь важное? Я так не думаю. И ведь речь идет обо мне, Чарли, а не о тебе. – Да что они все, сговорились? – Я всегда сто раз проверяю перед тем, как выйти из дома, надела ли я нижнее белье одинакового цвета – на случай, если попаду под машину.
– Меня всегда интересовал этот вопрос. Я имею в виду, как это происходит? «Боб, перестань искать эту оторванную руку и подойди сюда на минуту. Посмотри-ка на это! Розовый бюстгальтер и желтые трусики! И о чем только она думала, когда одевалась сегодня утром? Ничего себе!»
Ханна слабо улыбнулась, и напряжение спало.
– Вот именно. Девушка должна всегда быть на уровне.
Я осторожно двинулся к ней, широко разводя руки, чтобы показать, что безоружен в эмоциональном плане.
– Ханна, мне нечего сказать тебе в утешение, но я хочу, чтобы ты знала: я твой друг и сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Если хочешь, можешь пожить у меня, пока не разберешься со своими делами.
– О, Чарли! – воскликнула она, снова падая мне на грудь. – Спасибо за то, что ты настоящий друг.
И она снова заплакала. Я понимал, что она хочет сказать: у всех нас было так мало настоящих друзей в «Баббингтоне», что их поддержка имела огромное значение. Я чувствовал, как все ее тело содрогается от рыданий, и тоже начинал приходить в ярость. Почему такие, как Кен Сазерленд, относятся к нам не как к людям, а как к низшим существам, созданной для их увеселения и обогащения? Почему они не замечали страданий, в которых были сами повинны?
Когда я наконец оторвался от Ханны, которой нужно было пойти и кое-что уладить по поводу «человеческих ресурсов» (это сочетание всегда наводило меня на мысль о похитителях трупов), я весь кипел. Я решил открыто высказать свое мнение. Игнорируя все попытки перехватить меня, я дошел до лифта и с нетерпением ждал, пока он доставит меня на шестой этаж – в отдел недвижимости фирмы, где обитал мерзкий Сазерленд.
Я очень четко представлял себе, что хочу сказать Сазерленду. Это будет речь в традициях Черчилля – я имею в виду призыв к защите человеческих прав (даже для стажеров). В ней прозвучит убийственная критика по поводу высокомерия и грубости Сазерленда. К тому же она продемонстрирует, что именно думают о нем люди. «Я не просто ходячий график рабочих часов, – скажу я в заключение, и в голосе моем зазвучит волнение. –
Личность… – и тут мой голос станет еле слышным от изнеможения. – Личность, которая просто хочет быть свободной».
Это все, что я хотел сказать компаньону, не прибегая к ругательствам, которые заставили бы покраснеть наемного убийцу мафии.
Я вихрем пронесся мимо изумленной секретарши и ворвался в кабинет. Сазерленд сидел, положив ноги на стол, и что-то писал в своем блокноте. Закончив фразу, он поднял на меня глаза.
– Я могу вам чем-нибудь помочь, мистер Фортьюн?
– Это касается квартиры Ханны Кляйн, – начал я воинственно.
Он бросил блокнот на стол.
– Она поступила на рынок всего десять минут тому назад. Ну и темпы у вас, Фортьюн! Я поражен. Вот это предприимчивость! Если вы займете квартиру сейчас, это будет тысяча фунтов в месяц, а если вы подождете один день – тысяча сто.
Я собрался было произнести свою речь, но вдруг заметил его ручку. Эта ручка была столь великолепна, она просто сияла и искрилась (неужели перо золотое? Вполне возможно), – и она поведала мне абсолютно все о том, что значит быть компаньоном в «Баббингтон Боттс».
Я прилагал все усилия, чтобы не быть пустым и ограниченным. И, собственно, не был таковым. Меня интересовали не только деньги, положение и власть. Но если сложить их вместе… Да, я хотел писать такой ручкой! Презирал себя за это – и отчаянно надеялся, что это все же не я, а то, чем сделал меня «Баббингтон». И все-таки в тот момент все было именно так.
Если я произнесу свою великолепную речь, то лишусь работы, дома, перспектив на будущее. Легенды о моем героическом конце будут передаваться от одного поколения сотрудников «Баббингтона» к другому – в этом я не сомневался, – и тем не менее это будет конец.
Сазерленд нетерпеливо постучал ручкой по большому пальцу левой руки.
– Знаете ли, цена подскакивает каждую минуту, пока мы здесь ждем, – сказал он.
Но моего друга вышвырнули, и за нее некому заступиться, некому сказать Ублюдку Кену Сазерленду, какой он ублюдок. Я собрался с духом, чтобы впервые в истории нашей фирмы предпочесть принципы доходам.
– Мне не нужна эта квартира, – начал я. Он бросил на стол ручку.
– Почему же вы сразу не сказали? Вы отнимаете у меня время, Фортьюн.
Слова вертелись у меня на кончике языка, но тут ручка скатилась со стола и упала на пол возле меня. Наклонившись, я поднял ее. У меня было ощущение, что она запросто может выписать тысячу чеков на грандиозные суммы.
– Но я знаю человека, которого она может заинтересовать, – спокойно произнес я, ненавидя и одновременно поздравляя себя.
Сазерленд неожиданно вновь сделался моим лучшим другом.
– Что же вы молчали? Присылайте их поскорее. Думаю, эта квартира уйдет очень быстро.