Контракт на наследника

Данич Дина

– Как госпитализацию… - растерянно пробормотала она.
– Ба ведь сильная… Она же будет против… Как мне ее уговорить…

– Рустам Тимурович?
– мужчина обратился ко мне, терпеливо ожидая моего решения.

– Конечно, все, что потребуется. Палата и условия - все, как обычно. Счет пусть оформляют на меня.

– Понял.

Он снова ушел в спальню, и Карина рванула было за ним, но я ее удержал за локоть.

– Ты ведь понимаешь, что тебе с ней нельзя?

– Почему?

– Это может быть опасно.

Я выделю охрану твоей бабушке, но тебя не отпущу.

– Что?!

Ее взгляд был пропитан болью и разочарованием. И это неожиданно срезонировало внутри. Будто ее боль стала и моей. Это стало странным открытием для меня.

– Мы это обсуждали уже. Сейчас не лучшее время рисковать. И ты отвечаешь не только за себя, - терпеливо объяснял я очевидные вещи, надеясь, что хоть в этот раз обойдется без скандала.

– Но я так не могу! У ба, кроме меня, никого нет!

– Сейчас ей нужна квалифицированная помощь врачей. Как только будет можно, ее вернут домой. Обещаю.

– Но ведь на нее тоже могут… покушаться? Да?

– Я поставлю охрану возле ее палаты, но рисковать вами… Можешь злиться на меня, но нет. 

Плечи Карины опустились, и сама она как-то поникла, странно качнула головой и пошла к себе в спальню, где уже готовили к транспортировке пожилую женщину.

Никольская больше не спорила, о чем-то тихо переговорила с родственницей, а затем пошла провожать. Я шел следом и пытался представить, что она чувствовала сейчас.

Врачи скорой управились довольно быстро, а Карина так и стояла потерянная, смотрела на ворота, словно так и не осознала, что машина уже уехала.

– Идем в дом, - сказал я, пытаясь увезти супругу.
– Не переживай. Все будет хорошо.

– Не переживай?
– неожиданно вскинулась она.
– Серьезно? Ты правда не понимаешь, что испытывают люди, когда их близкие под ударом? Неужели ты совсем ничего не чувствуешь?
– с каким-то отчаянием спросила она, а у самой слезы стояли в глазах.

Внутри глухо отдались ее слова. Наверное, она ждала каких-то слов утешений, заверений, что я понимаю ее эмоции. Вот только я и правда не умел сопереживать.

Вытравили это из меня когда-то давно. Насовсем. 

– Жаль тебя разочаровывать, но нет. Увы…

30. Карина

Я не сразу нашлась, что ответить. То есть вот так просто Рустам заявил, что ему плевать на чувства других? Конечно, я подозревала это и раньше, но теперь он фактически открыто признал это.

– У меня… - он запнулся, но все же продолжил: - Не было тех, кто мог бы научить этому.

– А родители?
– непроизвольно вырвалось у меня. В ответ увидела кривую ухмылку, полную боли.

– Мои родители не всегда вспоминали, что у них был сын. А когда вспоминали, то я мечтал, чтобы они снова забыли. 

– Почему?

– Видишь ли, побои и попытки отыграться за свою

никчемность не очень-то располагают к тому, чтобы научиться сочувствовать.

– Они были настолько жестокими людьми?
– не поверила я.

– Они были алкашами, для которых существовали только водка и их дружки собутыльники.

– То есть ты рос с ними и…

– Не всегда. Меня забрали у них и передали в детдом. Где, поверь, сочувствие - просто миф, - довольно жестко ответил Сабуров.

Я смотрела на него, сама не зная, что пытаясь найти. Сожаление? Расстройство? Боль? Он был невозмутимым, холодным, равнодушным. Словно робот. Жестокий человек. Но в памяти невольно всплыли слова Зинаиды Петровны о том, что Рустам не просто так стал именно таким, как есть.

Оправдывало ли его детство те зверства, что я видела? Конечно же, нет. Но это давало мне возможность лучше понять человека, от которого у меня будет ребенок. 

– Там было плохо?
– все же рискнула спросить я.

Не особенно ждала какой-то откровенности. Скорее, просто понадеялась выцепить хоть какие-то крохи информации из брошенных слов. Но Рустам в очередной раз удивил меня.

– Да, там было плохо, - ответил он глухим голосом.
– И трудно. Это жестокий мир, Карина. Жестокий мир жестоких детей, которых бросили. В них нет жалости или сострадания, потому что они вынуждены выживать. Каждый день.

– Но ведь там должны быть воспитатели, они же…

– Им было плевать на нас. Плевать, если кто-то гнобил кого-то. Это не интересовало их. Никогда. 

– То есть тебя… обижали?
– не поверила я. 

В глазах мужчины я прочла ответ и даже охнула в голос. Такого я точно не ожидала. Разве я могла подумать, что человека, держащего в страхе весь город, кто-то когда-то мог бить и гнобить?

– Я был изгоем. Не веришь?
– ухмыльнулся он едко.
– Да, меня били. И не раз. И единственным, кто рискнул помочь и вступиться за меня - была девочка по имени Варя. 

– Та самая?
– прошептала я, не веря тому, что Сабуров вдруг решил поговорить о своем прошлом.

– Да.

– И у вас потом… Ну, были отношения?

– Нет. Она была младше, и я выпустился гораздо раньше нее. Вариантов у меня было немного, а возвращаться в ту дыру, откуда меня забрали органы опеки, я не имел ни малейшего желания. Поэтому я стал тем, кто я есть. А после… После пришла Варя.

Я была ошарашена. Впервые за все время Рустам сказал о себе за эти несколько минут больше, чем за все наше знакомство.

– Понятно…

Мы встретились взглядами, и мне стало неловко. Отвернулась, просто потому что не знала, как теперь себя вести. Я была не готова к такой правде. Все это время я не понимала, как можно быть таким жестоким и черствым, а теперь… Теперь выходило, что в Рустаме и правда не было ничего человеческого. Пусть и не по его вине.