Контракт с Господом
Шрифт:
Просто мучение.
Прежде всего, тяжесть оборудования. Со стороны может показаться, что шестнадцать килограммов - не такая уж и тяжесть, особенно, если они закреплены на ремнях. Однако уже через час работы у Андреа начали нестерпимо болеть плечи.
Во-вторых, нестерпимая жара. К полудню песок раскалялся до такой степени, что больше напоминал розовый противень. И питьевая вода кончалась уже через полчаса после начала работы.
И в-третьих, перерывы. Ей полагалось пятнадцать минут отдыха, из которых добрых восемь уходило на то,
Но хуже всего были повторяющиеся действия. Еще один дурацкий шаг, пауза, сигнал, следующий шаг.
Даже в Гуантанамо не так паршиво, черт подери! Они, конечно, тоже страдали от жары, но им хотя бы не приходилось таскать эту тяжесть.
– Добрый день, - поприветствовал ее по-испански чей-то голос.
– Сегодня несколько жарковато, не правда ли?
– Шли бы вы в задницу, падре, - невежливо буркнула Андреа.
– Попейте немножко воды, - предложил Фаулер, протягивая бутылку. Священник был одет в саржевые брюки и свою обычную черную рубашку с короткими рукавами - принадлежность служителя церкви. Передав бутылку, он вышел за пределы огороженного пространства и пристроился в тенечке, с интересом наблюдая за Андреа.
– Вы можете сказать, кому и сколько заплатили, чтобы вас освободили от этой адской работы?
– язвительно поинтересовалась Андреа, жадно опустошая бутылку.
– Дело в том, что профессор Форрестер питает большое уважение к моему духовному званию. Он, в конце концов, тоже человек Божий - в своем роде, конечно.
– Вы так думаете? А по мне, так он просто маньяк, да к тому же махровый эгоист.
– Не без этого, - согласился Фаулер.
– Ну а как насчет вас?
– Рабская покорность не входит в число моих недостатков.
– Я имею в виду ваше отношение к религии.
– Вы собираетесь спасать мою душу при помощи этой пол-литровой бутылки?
– Вы полагаете, этого достаточно?
– Полагаю, что нет. Здесь нужна по меньшей мере литровая.
Фаулер улыбнулся и протянул ей вторую бутылку.
– Если вы будете пить понемножку и маленькими глотками, жажда будет гораздо меньше вас мучить.
– Спасибо.
– Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Религия - это слишком сложно для меня. Предпочитаю ездить на велосипеде.
Священник от души рассмеялся и сделал глоток из своей собственной бутылки. Он выглядел усталым.
– Ладно, сеньорита Отеро, не злитесь на меня, что я не работаю как вьючное животное. Вы что думаете, веревки, которые разделяют участки, появились по волшебству?
Участок располагался в семидесяти метрах от палаток. остальные члены экспедиции разбрелись по всему каньону, каждый шагал, делал паузу, ждал сигнала и снова делал шаг. Андреа добралась
– Так вот почему я не могла вас найти... Вот чем вы с доктором занимались всю ночь.
– Мы ни на минуту не оставались наедине. Так что вам не о чем беспокоиться.
– Что вы хотите этим сказать, падре?
Фаулер промолчал. Некоторое время были слышны лишь ритм шагов: шаг, остановка, ожидание сигнала, снова шаг.
– Откуда вы знаете?
– спросила она наконец, в ее голосе звучала тоска.
– Раньше я только подозревал. А теперь знаю точно.
– Черт!
– Сожалею, что столь неосторожно вторгся в вашу личную жизнь, сеньорита Отеро.
– Ни хрена вы не сожалеете, - Андреа остановилась и впилась зубами в ладонь.
– Убила бы за возможность покурить.
– И что же вам мешает?
– Профессор Форрестер сказал, что табачный дым сбивает настройку приборов.
– Знаете что, сеньорита Отеро? Учитывая вашу привычку всюду совать свой нос, вы слишком наивны. Табачный дым никак не изменит магнитное поле. По крайней мере, по моим данным.
– Вот ведь старый козел!
Андреа пошарила по карманам и наконец закурила.
– Вы говорили что-нибудь Док, святой отец?
– Харель очень умна, намного умнее меня. К тому же она еврейка. Ей нет необходимости спрашивать совета у старого священника.
– А у меня, значит, есть?
– Ну, вы ведь католичка, или я ошибаюсь?
– Я утратила всякое доверие к людям вашей профессии, когда мне было четырнадцать, падре.
– И к кому же вы утратили доверие? К военным или к священникам?
– И к тем, и к другим. Мои родители слишком песочили меня в детстве.
– Все родители это делают. Разве не с этого начинается наша жизнь?
Андреа повернула к нему голову, так что смогла рассмотреть краем глаза.
– Значит, у нас с вами есть кое-что общее.
– Никогда бы не подумал. Зачем вы вчера нас искали, Андреа?
Прежде чем ответить, журналистка огляделась по сторонам. Ближайшим человеком был Давид Паппас с прибором на груди в тридцати метрах от них. Из горловины каньона задувал горячий ветер, создавая бесконечно прекрасные песчаные вихри у ног Андреа.
– Вчера, когда мы добирались до входа в каньон, я поднялась на дюну. На вершине я остановилась, чтобы сделать несколько снимков, и увидела незнакомого человека.
– Где?
– резко спросил Фаулер.
– На вершине скалы, что у вас за спиной. Я видела его всего одну секунду. Был в одежде камуфляжной расцветки. Я никому об этом не сказала, потому что опасаюсь, что он может иметь какое-то отношение к человеку, который пытался убить меня на борту "Бегемота".
Фаулер прищурился, провел ладонью по лысине и глубоко вздохнул. Лицо его омрачилось, а бесчисленные морщинки вокруг глаз стали еще заметнее.