Контракт со смертью
Шрифт:
– Не хочет, - не дождавшись ответа констатировал сам.
– Боится морду испортить.
– Может ты голубой?
– не унимался он.
– С твоей мордой только голубым быть. Может тебе машину за это дело подарили?
– А ты даром подставляешься?
– холодно осведомился Семенов.
– Что?
– задохнулся спортсмен.
Он попытался ударить пистолетом. Оружие с костяным стуком скользнуло по виску. Еще раз.
– Да угомонсь ты!
– не выдержал водитель.
– Не хватало ещё привлечь внимание.
– Я угомонюсь!
– пригрозил спортсмен, - я угомонюсь.
Но,
Вряд ли их, конечно, могли увидеть, подумал Семенов. Стекла тонированы, кавказец выбирал улочки-переулочки потемнее. И только изредка встречные машины внезапно заливали салон мертвым светом.
Вдруг они свернули в открытые ворота стройки. Громада высотного здания мрачно уходила ввысь, сливаясь с чернотой мрачного неба.. Бытовка сторожа, слабо освещенная фонарем. Темный "Джип" рядом. Кто-то подошел к машине. Водитель опустил стекло, высунулся, что-то тихо спросил. Втянул голову внутрь салона и сказал.
– Вот и приехали. Выволакивай его.
Сппортсмен, продолжая сопеть, открыл дверцу, вылез сам.
– Выползай, сука!
– рявкнул он.
– Тише ты, - осадил его новый голос из темноты.
– Не хватало здесь шума.
– Шум будет, - пообещал спорсмен.
– Лучше не сейчас.
Это уже обнадеживало. Хотя не слишком.
Семенов выпростался из машины. Его "Ягуар" маслянисто отблескивал в свете фонаря у бытовки.
– Давайте быстрее, - сказал новый мужик.
– У нас только час в запасе. Потом сторож придет. Надо успеть.
– Успеем, - пообещал спортсмен.
– Еще как успеем.
Они молча смотрели на Семенова.
– Глядите, - сказал раз и навсегда заведенный борец.
– А чего это он такой спокойный. На любовное свидание собрался? Может у тебя нервы стальные? Может ты нас презираешь? А, красавчик?
– Хватит бузить!
– недовольно прикрикнул кавказец.
– Пошли.
Они втроем пошли к темным бетонным ступеням подъезда. Строящийся кирпичный дом. Коробка стен зияла пустыми оконными пролетами. Одинокий прожектор по касательной пытался осветить весь цоколь, но этим и ограничивался. Действительно, какой смысл освещать недостроенные верхние этажи?
Подталкиваемый злыми толчками ствола в спину, Семенов шел за кавказцем. Его удивляло, что ему оставили руки свободными. Ничего не стоило связать. Собствено, будущее прояснилось. Его личное будущее стало кристально ясным. Во всяком случае, с точки зрения обоих похитителей. Конечно, ведут его наверх не переговоры переговаривать. Стрелку так глупо не забивают. Хотят, видимо, заставить его полетать. Как птичку.
Как он и предвидел, по мере их продвижения по лестничным пролетам становилось все темнее. В этой недостроенной башне этажей двенадцать, прикинул он. Там, где тень особенно густо накрывала их, он стал осторожно высвобождать нож из рукава пиджака. Сильно не торопился. Вряд ли его будут внезапно кончать. На всякий случай, старался не приближаться к провалам подъездных окон. Борец-вольник больно, с каким-то своим ритмом ударял пистолетом в спину. Попадал в позвоночник и, хуже всего, почти в одно и тоже место.
– Значит, все же шестерите на Жука?
– безмятежно спросил Семенов.
Секунду-другую ответом ему
– Идиот!
– зашипел впереди кавказец.
– Ты его сам хочешь тащить наверх? Сдержаться не можешь? Так я тебе курицу куплю, будешь на ней тренироваться, перья выдергивать.
– Он же нас "шестерками" обозвал!
– А тебе какое дело? Хоть чем обзови, только в рот не бери, - хохотнул он.
– Ну что, будешь подниматься, или как?
– спросил он уже Семенова.
Тот поднялся и шествие возобновилось. Голова гудела, спортсмен здорово на этот раз приложил. Ничего. Пока лежал, окончательно вытащил нож. Рукоять лежала в ладони и ожидала нажатия кнопки, чтобы выбросить длинное стилетное жало. И острое, как бритва.
Наконец пришли. Строящийся этаж, стены едва выступают на полметра. Слабенькая лампочка спящего метрах в тридцати башенного крана, опрокинутое черное небо над головой, провал стен метрах в двух, сопящий слева борец и как-то неожиданно по кашачьи подобравшийся кавказец справа.
Не надо было особенного чутья, чтобы догадаться - путь закончен. А у Семенова чутье было. Интуиция, чутье, шестое чувство.
– в название ли дело? Вот и сейчас, опережая нападавших, резко, на одной ноге раскрутился влево и, на ходу щелкая лезвием, он не глядя знал, куда попадет нож.
Точно в ложбинку внизу горла. Именно сюда древние поэты любили целовать своих возлюбленных, считая, что здесь обитает душа человека. Но вряд ли сия поэзия имела отношение к борцу вольного стиля. И уж точки не будет иметь.
Звериная сила, живущая в этом умирающем человеке заставила его дернуться (лезвие широко распороло горло, нарушая эстетику смерти), он вырвал нож из руки Семенова и из своего горла, отбросил его, попытался схватить свою несостоявшуюся жертву, неожиданно превратившуюся в убийцу и умер.
Тут вдруг секунды стали секундами, замелькали стремительно, слово бы перед этим не тянулись, подобно пролившемуся пласту меда; кавказец кошкой летел на него, от быстроты своего инстинктивного броска даже не успев выхватить оружие. Он попытался сходу столкнуть Семенова вниз, но тот, нагнувшись, перебросил южанина через голову.
Не совсем. Недавнее сравнение с кошкой было неожиданно верно. У жителя гор словно выросли когти, которыми он зацепился за плащ Семенова, увлекая его за собой.
Непредвиденная стремительность броска, слаженная масса двух быстрых тел, смешало... нарушило равновесие, все завертелось... гладкий бетон, кирпичи, кладка, фонарь крана, оказавшийся где-то под ногами, застывшая горка раствора, хоть как-то замедлившая эту буйную круговерть...
Этажом ниже торчала длинная круглая штанга ещё несобранных лесов. Падая, они ударились о неё и, к счастью, ударились спиной джигита. Перевалившись, рухнули вниз, но пальцы Сменова мертво сомкнулись на шершавой железной трубе. Цепляясь за него, кавказец делал это слабо, сползая ладонями по плащу. Может ему повредило позвоночник трубой?.. Семенов пружинисто встрепенулся, словно рыба, застрявшая в камышах, мгновено стряхивая с себя попутчика, перехватил трубу, еще, бетонный провал окна... тяжело подтянулся, напрягая силы, перевалился, обрел равновесие, встал.