Контракт Султанова
Шрифт:
Султанов вскочил со стула и воскликнул:
— Я прошу прекратить этот спектакль! При чем здесь моя литературная деятельность! Я, кажется, развожусь, а не вступаю в союз писателей!
— А вас туда еще никто и не примет, — ехидно улыбнулся Сенаторов. — Свидетель поможет нам раскрыть некоторые аспекты вашего творчества. После чего мы будем иметь представление о морали, которую вы пытаетесь протолкнуть в своих опусах. Язык не поворачивается назвать их романами. Все это делается с целью лучше охарактеризовать истца. Я полагаю, что
— Суд считает это требование законным, — заметила Гемлер.
— Делайте, что хотите, — Султанов махнул рукой и сел.
Появился Веничка в своем нестиранном платке на шее, поставил сетку на пол. Некоторое время Султанов смотрел только на нее. В ней были пустые бутылки.
— Представьтесь, — велела Гемлер.
— Вениамин Герберт, — ответил Веничка своим зычным голосом. — Член Алгинского отделения союза российских писателей.
— Вы читали книги Султанова?
— Я был назначен издательством его редактором.
— Что вы можете сказать конкретно?
— Пишет гладко, но писать сейчас все умеют. Сюжет вязкий, не знаю, что издатель в нем нашел. Лучше бы про войну на Украине писал.
— Мы не об этом, — поморщилась Гемлер. — Что вы можете сообщить конкретно по смыслу произведения Султанова?
Веничка зыркнул глазами на Султанова, и тот сразу понял, что сейчас что-то будет. Лучше бы он ошибся. Судя по всему, его решили доконать.
— Бред, — емко сказал Веничка.
В зале возник уголок всеобщего довольства. Смеялись Сенаторов, Донат с Галкой, Гемлер, подростки вообще ржали. Не смеялась только Дивулина.
— Что вы смеетесь? — крикнула она, голос ее предательски сорвался. — Вы хоть читали его книги?
Адвокат сразу вцепился в бедную девушку:
— А вы читали?
— К сожалению, книги Султанова у нас не издаются.
— Тогда помолчите! — выкрикнул Сенаторов. — У вас есть возможность узнать, что это за книги Султанов ваяет у нас под боком. Продолжайте, свидетель!
Веничка сипло откашлялся и продолжил.
— Писательство-особый дар, но Султанов им не обладает. Ему свойственна мнительность и повышенная тяга к изображению насилия. В его понимании люди остаются таковыми только до той поры, пока дело не касается их лично. Не важно чего. Их денег, женщин, жизни, жизни их близких. Тогда люди моментально забывают о том, что они люди. И превращаются в беспощадных жутких скотов!
Это он хорошо сказал для писателя, подумал Паша. Смачно.
— Черно-белое у истца видение мира. Ближе к черному, — констатировал Сенаторов. — Разве человечество состоит из одних лишь уродов? А как же творения великих зодчих прошлого, художников, мыслителей.
— А как же десять тысяч войн? — как бы, между прочим, спросил Султанов.
— Не прерывайте адвоката, истец! — сурово одернула его Гемлер и более ласково обратилась к Сенаторову, словно мать родная. — Продолжайте, коллега.
— А
— Да ты хоть пару строк написал за свою жизнь? — возмутился Султанов.
— Да такую ерунду, которую вы пишите, написал бы с легкостью, — без обиняков заявил Сенаторов. — Расскажите свидетель про этого "героя" в очень больших кавычках.
Веничка лишь крякнул. Да, про Быстреца можно было много чего порассказывать. Так что поначалу Веничка говорил односложными предложениями.
— Отморозок. Нелюдь. Негодяй. Полное ощущение, что живет на свете один. Никаких понятий о чести. Никаких тормозов. Голая рефлексия. Этакий волк на двух ногах.
— Господи, — вздохнула Гемлер. — Как хорошо, что таких так называемых писателей не издают в нашем городе.
При этих ее словах Султанова словно кольнуло в самое сердце.
— А кстати, Веничка, почему меня не издают в родном городе? — громко спросил он через весь зал, и Герберт непроизвольно втянул голову в плечи.
— Мракобесие, современное мракобесие, — продолжил он уже не так бодро.
— Может, поэтому и не печатали, чтобы ты оказался единственным консультантом? — продолжал гнуть свое Султанов.
— Прекратите давление на свидетелей! — рявкнула Гемлер. — Это последнее предупреждение. Если последует еще одно, вас выведут из зала. Вам все ясно?
— Абсолютно! — Султанову стало понятно, что, судя по всему, досидеть до конца процесса ему не суждено.
— Свидетель, скажите, по какому принципу велся отбор авторов? — обратилась Гемлер к Герберту.
— Издатель прочел первые десять листов и решил, что эту вещь будут покупать.
— Десять листов? — деланно изумился Сенаторов и патетически воскликнул. — Где взяться Толстым и Пушкиным в наше время?
— Обычно читают еще меньше. Достаточно одной страницы, технику видно сразу. Это все равно, что как по тому, как человек берет нож, сразу видно, умеет ли он с ним обращаться, — по инерции возразил Веничка, и Паша не замедлил в него вцепиться, это был его последний шанс.
— Так значит, я умею писать книжки? — спросил он. — Отвечайте! Что де вы молчите? Может быть, вы сообщите суду побудительные причины, заставившие вас взяться за редактирование книг, о которых вы выразились столь уничижительно? Только не вздумайте врать, лжесвидетельство карается по закону!
— Я не помню, — с натугой проговорил Герберт.
Может, действительно не помнил. Столько водки жрать. Не всякому писателю под силу. Только настоящему.
Почувствовав неуместную заминку, Гемлер поспешила отправить Веничку отдыхать на скамеечку.
— У меня имеется еще один свидетель! — торжествующе провозгласил Сенаторов. — Директор издательства "Прекрасная Аврора"! Лазарь Лаврентьевич, прошу вас!
Уж кого-кого, а Лазаря Паша надеялся увидеть меньше всего. И как они его нашли?