КонтрЭволюция
Шрифт:
3
Вообще-то Наташа не то что в театр, но и по улице ходить не любила. Все по той же причине. Не любила, когда на нее глазеют. Это ее несказанно утомляло, а уличные приставания бесили. Но подруга Ирка уверяла, что эта реакция ненормальна. Что нормальной женщине приятно, когда на нее заглядываются… Что от этого устать невозможно, поскольку задевает какой-то там нерв в женском естестве. «Ого, подруга, какие термины… где ты это вычитала?» — удивлялась Наташа.
Как-то раз она чуть было не сказала: посмотрела бы я на тебя, если бы с тобой это происходило каждый день и каждый час. Когда через край перехлестывает, из ушей лезет. Но прикусила язык: сообразила, что Ирке, не избалованной мужским вниманием, это рассуждение может не понравиться. Бывали случаи, когда Наталья бессовестно эксплуатировала свою внешность. Когда-то,
Еще раз это случилось много лет спустя. Она сбежала с работы на 15 минут, потому что тетушка лежала в больнице, у нее был криз. А в овощном давали апельсины, очередь выстроилась бесконечная, нервная и злая, было понятно, что вставать в хвост, доходивший до самой почты, бесполезно. А Наташа приобрела себе к тому моменту белую ослепительную шубку из искусственного меха, венгерского производства, которая досталась ей на облисполкомовской распродаже. На распродажу она тоже угодила не просто так (Корчев постарался), но в свое оправдание она говорила сама себе, что вовсе туда и не стремилась, мало того, она даже и не знала, какие такие бывают распродажи. В магазинах ничего не было, кроме кособоких костюмов фабрики «Большевичка» да бесформенных пальто и плащей, в лучшем случае бумазейную рубашечку можно было подкупить производства Болгарии. Здесь же выбор оказался такой, что у нее глаза разбежались. И мохеровые шарфики (все та же Венгрия), и меховые румынские перчатки, и сапоги гэдээровские… И польские водолазки. То есть умопомрачительный дефицит. Стыдно признаться, но пришла в нездоровое возбуждение. А ведь считала себя равнодушной к тряпкам. Хорошо, она одолжила у тетки 220 рублей на всякий случай. И вот почти все деньги ушли на шубку, которая по насыщенности своего белого цвета была чудо как хороша. Действительно ослепительна.
И вот в этой-то шубке и вошла в овощной Наталья. Она шла себе и шла, и вдруг поняла, что очередь, бесновавшаяся и злобно толкавшаяся еще секунду назад, при ее приближении ошеломленно замолкает и как будто расступается, образуя проход для нее. И ей просто даже ничего больше делать не остается, как входить в эту возникающую перед ней лагуну. И, лепеча «мне для тетушки, в больницу», почти помимо своей воли оказалась она перед кассой. Кассирша смотрела на нее злобно, но тоже почему-то не поставила под сомнение право Натальи приобрести апельсины без очереди. Она лишь буркнула: «Два кило в одни руки!» Наташа согласно кивнула: ей было стыдно. Но килограммы свои она получила, оставив без дефицитных цитрусовых кого-то, кто терпеливо дожидался сзади своей очереди.
А вдруг, думала Наталья, этот кто-то для больного ребенка за апельсинами стоял? В общем, по магазинам в той шубе Наталья больше не ходила. Но ее и без шубы все равно то и дело норовили пропустить без очереди. Мужчины. Женщины стояли на страже общественной морали, старались помешать безобразию, но не всегда побеждали в этой борьбе.
В последнее время Наташа наладилась выходить на улицу в бесформенном сером пальто, купленном по случаю на толкучке, с оренбургским платком на голове. Пробовала носить темные очки, но они настолько нелепо выглядели в сочетании с платком и прочим, что от этой идеи пришлось отказаться. Тогда Наташа стала с азартом работать над изобретением особого рода набора косметических средств, с помощью которого можно было бы загасить цвет кожи лица, сделать бледнее губы… Тени и густые кремы позволяли ей изменить пропорции лица, вернее, их восприятие. Что-то удлинить, что-то как будто укоротить. О, художник-колорист много чего может сделать с помощью правильно подобранных смесей! Наталья все более совершенствовалась в этом оригинальном искусстве, достигая поразительных результатов
Когда в таком виде ее однажды встретила Ирка, она была скандализована.
— Что это, как это! — кричала она на всю улицу. — Где ты взяла эту гадость? Нет, мамочки, что ж это такое деется! Ой, держите меня!
Наталья умоляла ее не кричать. Прижимала палец к губам. Оглядывалась. Говорила, да тише ты, Ирка, тише, так надо!
— Ты же раньше никогда косметикой не пользовалась! С какого же перепуга теперь ты за это взялась!
Никакого перепуга, уверяла ее Наталья, ну вот, просто решила попробовать.
— Ты в зеркало хоть смотрела? — продолжала допрос Ирка.
Наталья отвечала, что да, конечно, перед зеркалом она как раз этот грим и наносила.
— Но ты представляешь, как ты себя изуродовала? — вопрошала оскорбленная в лучших чувствах Ирка.
Наталья хотела было откровенно объяснить подруге смысл операции, но осеклась, испугалась, что Ирка неправильно поймет, рассердится, пожалуй. Скажет, сузив глаза: вот как, значит, ты считаешь нужным себя изуродовать, прежде чем спускаться со своих небес в мир простых смертных? Ну, или что-нибудь в этом роде.
Наталья слукавила, стала бормотать что-то невнятное про отсутствие опыта, про неумение пользоваться косметикой.
— Так у тебя же подруга — консультант по красоте! Чего же не посоветоваться, или признаваться стыдно? Я тебе давно говорю: пора, пора уже тебе переселиться в ХХ век!
А потом еще долго осматривала Наташу с разных сторон, все не верила своим глазам, озабоченно цокала языком и вертела пальцем у виска.
— Ох, беспокоюсь я за тебя, подруга, совсем ты… того…
Но желаемый эффект в значительной степени был достигнут: в таком виде без очереди никуда не пропускали и, главное, не приставали на улице, не просили дать телефончик. Правда, Наташино эстетическое чувство эта косметика все-таки оскорбляла. И что еще важнее — возни с ней было — часа на полтора. И еще добрых полчаса уходило на снятие грима по возвращении. А потому прибегала Наталья к такой маскировке не так уж часто — в основном перед походом на рынок или в продмаг. Даже в прачечную в таком виде не осмеливалась ходить — обязательно узнает кто-то из соседей, и будут потом кости перемывать за спиной. Но до прачечной это был короткий рывок — раз, и там! Никто не успевал уставиться воспаленным взглядом. Но пакеты с бельем иногда бывали тяжелыми. И так вот остановилась она один раз на скамеечке передохнуть — и соответственно, возник в ее жизни Семеныч, на которого зря ушло столько часов и дней. Столько золотого времени было упущено! Столько цветовых идей не реализовано… Сначала Наташа думала: вот, не успела надеть защитного грима, и пожалуйста — приклеился старикан. Но когда вся комедия благополучно завершилась изгнанием хитрована, только тогда до нее дошло: грим не помог бы, наоборот, с серой мышкой был бы Семеныч еще наглей и действовал бы решительней. А Наталья, наверно, сильно удивилась бы появлению поклонника, для которого внешность не имеет значения. И в итоге, возможно, была бы податливей, и неизвестно чем бы все закончилось. Может быть, спасительное анонимное письмо пришло бы слишком поздно. А так, спасибо анонимщице — удалось от Семеныча с его квадратным затылком избавиться.
4
А вот другие-остальные стали проявляться, причем иногда при довольно-таки удивительных обстоятельствах. Однажды вечером, часов около девяти, раздался звонок в дверь. Наташа, наученная горьким опытом, не открыла ее сразу, а задала вечный русский вопрос: «Кто там?»
Сначала в ответ раздалось лишь мычание, показавшееся Наташе мучительно знакомым. Пришлось вопрос повторить. Потом — даже прибегнуть к угрозам. «Я сейчас милицию вызову!» — сказала она. И вот тогда только в ответ послышалась членораздельная речь.
— Не надо, не надо вызывать милицию! — прозвучало из-за двери.
— Это почему еще? — Наталья теперь только делала вид, что сердилась. На самом деле она еле сдерживала смех, поскольку догадалась, кто к ней пришел.
— Потому что милиция уже и так здесь! — доложил участковый Мыскин — а это был именно он.
После исторического эпизода с позированием и раздеванием участковый исчез из поля Натальиного зрения. И она даже надеялась, что навсегда. Что он последовал за своим предшественником — попросил перевести его куда-нибудь, а то и вовсе уволился из органов внутренних дел. И вот теперь, несколько недель спустя, к ее великому удивлению, Мыскин снова стоял на пороге ее дома.