Контролер
Шрифт:
Вроде последнее и прошептал себе под нос, но оба Андрея услышали. Вышинский лишь улыбнулся, а вот Кондрашев не удержался и расхохотался.
Но один я планом проведения Нового года заниматься не стал. Привлек Илью Романовича. Тут же желательно и красочные плакаты подготовить для наглядности, и стихи написать соответствующие, да и программа празднования для детей — тоже по литературной больше части. Вот я и решил, что пускай мне писатель помогает.
Тот отказываться не стал и взялся за дело с энтузиазмом. Я же больше за общую идею отвечал. И то — многое озвучивал по памяти, как Новый год в своей прошлой жизни отмечал, да как его на официальном
И вот результат тех моих летних слов и авральной трехдневной подготовки: моя семья, с Говориными за одним столом, слушает речь товарища Сталина, и мы не боимся, что за празднование Нового года нам грозит статья и суд.
— Потанцуем? — предложила Люда, когда речь генерального секретаря закончилась, и по радио заиграла музыка.
— Конечно, — улыбнулся я ей.
Комната хоть у нас и большая, но сейчас места в ней было не особо много. Большую часть занимал стол в одной стороне и большая елка у противоположной стены. Украсили ее еще старыми дореволюционными и новыми «советскими» игрушками. Последнее — в каком-то смысле «мое» изобретение. При подготовке возник вопрос — где достать большое количество игрушек на елки. Ведь они есть не в каждой семье, а создать их заводы не успеют. Да и игрушечных фабрик не так много, плюс — стоимость тоже не малая. Откуда у людей деньги на незапланированное торжество?
В общем, немного подумав, мне пришла простая мысль — сделать игрушки из бумаги. В прошлой жизни еще в саду я вырезал снежинки, делал бумажную гирлянду, да «китайские» фонарики. Почему сейчас их не ввести в «моду»? Это всяко быстрее будет и дешевле, чем разворачивать производство фарфоровых зверят и «дедов морозов» или стеклянных шариков. Они конечно тоже будут, но уже в следующем году.
Моя идея пришлась Илье Романовичу по вкусу, а там через Жданова он вышел на Косарева, который возглавлял комсомольцев. Молодые парни с девушками с энтузиазмом наделали не только гирлянд с фонариками, но и придумали много иных поделок. Только и успевай их бумагой и клеем обеспечивать.
Единственная «игрушка» из стекла, которую начали массово клепать перед праздником — Красная звезда, которую нужно надевать на макушку елки. На нашей такая тоже теперь стояла.
Плавно покачиваясь в такт музыке, я смотрел в глаза Люды. Та счастливо улыбалась.
— Больше я никогда никого слушать не буду, что бы о тебе ни говорили, — внезапно прошептала она.
— А если тебе мои решения не понравятся? Ты ведь тогда из-за этого от меня ушла. Не из-за чужих слов, — нахмурился я.
— Нет, я наслушалась мнения других о тебе, — вздохнула девушка. — И приняла их как верные. Прости меня. Больше такого никогда не повториться. Обещаю!
Настаивать и спрашивать — что будет, если ей все же не понравиться мое решение — я не стал. Не то время и место. Хочется просто отдохнуть после столь суматошного года.
Работу по постановлениям об ОГПУ мы закончили только сегодня — фактически в последний день уходящего года. Теперь съезжать из кабинета придется обратно в квартиру. Зато Андрей Януарьевич был рад — у него дел накопилось по его ведомству, оставленному временно на заместителя.
Черная полоса в моей жизни похоже и правда закончилась. И сейчас я просто наслаждался танцем, чувством выполненной и завершенной работы и предвкушением одного выходного дня. Замечательные ощущения!
Первого числа я с Людой сходил в гости к Борису. Давно хотел повидать друга, да из-за ситуации с отцом
— Хорошо, что сегодня выходной сделали, хоть денек дома не для ночевки побудет. Ты, Сережа, нас тоже забыл, — поджала она губы.
— У меня график от Бориного не сильно отличается, — хохотнул я.
После чего мы ушли в комнату друга.
— Рассказывай, как у тебя там дела? — спросил Борис, начав разрисовывать листок под «морской бой».
Я занялся тем же самым. Люду забрала мама Бориса, чтобы дать нам «пообщаться на мужские темы, девушкам совсем не интересные».
— Да вот, выполнил просьбу Николая Николаевича, и новый геморрой себе заработал. Теперь в Кремль бегаю каждый день, — вздохнул я.
— Как на работу? — хмыкнул друг.
— Почему «как»?
Борис удивленно присвистнул. А я не стал говорить, что уже завтра такое мое хождение закончится.
— И что там по просьбе Поликарпова?
— Дело движется, но чем окончится — сам не знаю. Остается лишь надеяться, что во всем разберутся по справедливости и закону.
Так и общались, азартно начав «перестрелку». Потом Люду «отпустили» и она пришла к нам. Выбрались на каток, полюбовавшись на огромную пушистую елку, поставленную в самый центр. Рядом с ней девушка на коньках и в костюме снегурочки (как я его описал при подготовки документов по празднику) предлагала всем желающим сказать, что им больше всего нравится в нашей стране и чем она лучше, чем дореволюционная Россия. За ответ вручался подарок — конфетка. Мешок с ними стоял под елкой и охранялся милиционером. Вот эта задумка уже принадлежит Илье Романовичу. А что? Тоже идеологический момент. Особенно на детей влияет. Вон их сколько рядом с девушкой собралось — целая стайка. А ответы им родители или старшие братья и сестры подсказывают. Некоторые дети умудряются и сами отвечать, но откуда им знать, как до революции было? Не иначе как наслушались гадостей про царскую Россию и сейчас просто озвучивают их, говоря, что вот в СССР такого нет.
Вдоволь покатавшись, мы разошлись по домам. Праздник закончился, как и выходной, и впереди нас ждали суровые будни.
Второго января после занятий в университете я как обычно пришел в Кремль. Да, здесь никакой десятидневной недели отдыха нет. И первое января только с этого года сделали выходным днем. Но суть не в том. Просто срочное задание товарища Сталина выполнено и было даже немного грустно покидать кабинет. В нем я чувствовал себя настоящим работником партийного аппарата, а не случайно получившим эту должность студентом, выполняющим поручения Иосифа Виссарионовича «на коленке» — в собственной комнате в перерыве между учебой и редким отдыхом. Чувство собственного величия разыгралось? Гордыня? Может быть. Но менее грустно от этого не становилось.
Стол Вышинского уже был пуст. Андрей Януарьевич свои вещи забрал, а все бумаги по нашей работе с его стола давно перекочевали либо в папку, которую я отнес Сталину, либо к нам с Кондрашевым.
— Ну чего вздыхать? — сказал я сам себе. — Надо хотя бы узнать, до скольки освободить помещение нужно.
Подойдя к столу моего секретаря, я взял трубку телефона и набрал номер Агапенко.
— Распоряжения, что вы должны покинуть кабинет, не поступало, — сказал он мне, когда я задал вопрос.