Контрольный выстрел
Шрифт:
— Внимание! Прошло сообщение Голоса Пустоты,— ожила рация «спрута-2».— Дословно: «Болезнь голубизны и левого поворота к счастью осыпающихся хризантем лечится отсечением головы Вселенной в третьей фазе затмения. Спешите с курьером».
Отец и сын переглянулись.
— Звучит двусмысленно,— покачал головой Ставр,— особенно о «болезни голубизны».
Прохор помрачнел:
— Голос что-то все время пытается сообщить нам, но смысл его посланий становится все темней. Хотя насчет «отсечения головы» он прав, рубить ее надо. Я имею в виду голову эмиссара.
— Но о курьере он все-таки сказал напрямую. Не намекает
Прохор не успел ответить. Началась активная фаза операции «Разведка-2», и ему как командиру десанта пора было собирать свою обойму, в которую входил и Панкратов-младший.
Надев и опробовав «бумеранги», оба вместе с группой десанта из тридцати двух человек поднялись на борт спейсера и расположились в специальном отсеке, прислушиваясь к переговорам пилотов и диспетчера системы целенаведения. Последним появился Пауль Герцог, занял место «крайнего нападающего», помахал рукой Панкратовым.
То, что бывший комиссар безопасности идет с ними в поход, повысило настроение Ставра, но в это время спейсер приготовился к старту, и отвлекаться на посторонние мысли стало недосуг.
Спейсер «Флокс» представлял собой машину пространства последнего поколения, превосходящую все современные космические аппараты текучестью форм, защитой и энерговооруженностью. Но по сравнению с гигантами предыдущих моделей он показался бы маленьким и неказистым, тем более что для маскировки принимал форму грузового галеона. В данный момент он тоже представлял собой галеон службы Солнца, контролирующий состояние дневного светила. По официальной версии, такие корабли находились еще в стадии разработки, но «контр-2» уже имела несколько машин. На одной из них Прохор Панкратов ходил в глубокий поиск за пределы Галактики.
«Ни пуха ни пера!» — донесся до команды спейсера пси-голос Джордана Мальгрива, одного из «углов» квалитета ответственности. Вторым «углом» был Пайол Тот, третьим — Ратибор Берестов, оставшийся начальником стратегического сектора ОБ, несмотря на давление Еранцева.
«К черту!» — ответил командир спейсера интраморф Джон Дэвил. Он был африканец, работал где-то на родном континенте, и Ставр его не знал, но, по отзывам, Дэвил был отличным парнем, весельчаком и балагуром. Но главное — он был эрмом.
— Команде — готовность ноль! — предупредил пилот десантную обойму.
— Ныряй,— коротко ответил Прохор Панкратов, назначенный командиром десанта.
И спейсер, не отрываясь от слоистых скал Меркурианского плоскогорья, метнулся по «струне» в фотосферу Солнца, к одной из двух «дыр», где, как предполагалось, находился центр эмиссара ФАГа.
Благодаря ухищрениям ультраоптики десантники спейсера видели то же, что и пилоты — все объекты сложнейшего «энергетического хозяйства» Солнца.
«Прошли корону»,— доложил инк спейсера.
И все увидели колоссальный эруптивный протуберанец, похожий на сияющую прозрачно-золотую медузу, поднявшуюся над краем Солнца на триста тысяч километров. Его изображение было синтезировано для человеческого глаза из доброго десятка электромагнитных диапазонов, от инфракрасного до рентгеновского, но наибольшую яркость давал диапазон кислорода-6 16 при температуре триста тысяч градусов.
Кроме протуберанца, наблюдатели могли видеть
16
Кислород, атом которого лишен пяти электронов.
«Прошли хромосферу».
«Целеуказание снимаю»,— прилетел голос диспетчера с базы Меркурия.
Отсек десанта затопил бестеневой ослепительно желтый свет, в котором трудно было что-либо различить. Прохор
выключил видеостены, и в отсеке стало темно, однако изображение солнечной поверхности продолжало передаваться непосредственно в глаза каждому десантнику, так что яркость и диапазон видимости можно было регулировать. «Прошли обращающий слой».
Корабль приобрел форму чечевицы и оделся в слой «абсолютного зеркала», позволяющий ему находиться не только в атмосфере Солнца, но и в его недрах с температурой в миллионы градусов и с гигантской плотностью. База ФАГа наверняка тоже скрывалась под «абсолютным зеркалом», поэтому Ставр не понимал, каким образом ее надеялся обнаружить командир спейсера, но Прохор уловил его мысль и ответил:
— Мы подготовили для эмиссара бо-олыпой сюрприз! Дело в том, что «абсолютное зеркало», то есть собственно поляризованный вакуум, очень хитрым образом взаимодействует сам с собой, «перетекает» из объема в объем, обмениваясь хроноквантовыми потоками, - искривляющими время. В качестве иллюстрации можно предложить движение лемоидов.
— Разве лемоиды используют искривление времени?
— Задело, физик? Может быть, и не используют. Если бы ты продолжал работать на Тартаре, сам дошел бы до этого открытия. Так вот, лемоиды генерируют трехмерный поток времени и живут то «параллельно» нашему пространственно-временному континууму, то «под углом» к нему. А процесс преобразования сопровождается сбросом пузырей «поляризованного вакуума».
Ставр, уязвленный профессионально, задумался над словами отца, но тот дал ему понять, что не время и не место размышлять над физическими аспектами открытия.
— Я мог бы и раньше сообщить эту новость, но ты был занят.
— Кто это открыл?
— Первым начал работать в нужном направлении твой дружок Степа Погорилый... вечная ему память! Подхватил Левашов, а закончил Ян Тот. Да и ты натолкнул Артура на кое-какие мысли, он тебе за это очень благодарен.
Ставр стиснул зубы, награждая себя нелестным эпитетом, но отец не лукавил: Левашов действительно недавно отзывался о работах Ставра с уважением.
— Барражирование в области полной тени,— сказал первый пилот спейсера. Он имел в виду, что корабль опустился в «тень» — на дно широкого углубления в солнечной поверхности с температурой около четырех тысяч градусов по Цельсию, в то время как температура поверхности за пределами пятна равнялась шести тысячам градусов. Углубление являлось торцом изолированной магнитной трубки диаметром в тысячу километров и было известно астрономам Земли под названием «солнечное пятно». Таких пятен на Солнце насчитывалось порой до трех миллионов.