Контрразведчик
Шрифт:
Лопаты звякали о попадавшиеся в грунте камни.
Мужик стоял поодаль и курил сигареты, которыми угощал его штурмфюрер. Фрицевские, конечно, сигареты, но почему б не покурить вдоволь перед смертью.
В трех шагах от него торчал автоматчик, а совсем рядом штурмфюрер, словоохотливый, предупредительный, вежливый такой гад…
Он говорил:
— Поверьте, Сергей Николаевич, мне искренне жаль расставаться с вами, да еще при столь печальных обстоятельствах. За время нашей совместной работы я, честное слово, подружился
— Давай, — буркнул Мужик. — Так это ты тот самый, о котором сообщал Лев?
— Я, Сергей Николаевич, я… Еще б немного, и… Но, как вы сами знаете, правда на стороне того, кто первым нанесет удар.
— И ребят ты убрал?
— Увы, Сергей Николаевич, иначе нельзя… Сутки не прошли, как я пожертвовал двумя гестаповскими агентами. Видите, мы не считаемся с затратами…
— Хватит копать, — оборвал его Мужик, — стреляйте так, благодетели…
— Как можно, Сергей Николаевич, могилку сделаем по первому разряду.
— Больно чисто говоришь по-русски, врал, поди, что немец…
— Чистокровный ариец, Сергей Николаевич. Сын иностранного специалиста, десять лет жизни в России, окончил советскую школу, все приятели мои — русские мальчишки. Потому и в разведку пригласили. — Он улыбался.
— Что-то ты больно развеселился, не к добру это, учти, специалист из России. А еще Угрюмым зовут…
— На характер не жалуюсь. Угрюмый — это конспирация. А настоящее мое имя — Герман. Герман фон Штакельберг. Попадете в рай — привет апостолу Петру, он тезка моего папы. Ну а ежели в ад — поклон Вельзевулу. Мой духовный наставник.
— Это точно, — сказал Мужик. — Наставники у тебя оттуда.
Солдаты перестали копать и полезли из ямы.
— Что? Готово! — крикнул фон Штакельберг.
— Так точно, — буркнул один из солдат. — Туда пятерых таких можно засунуть.
В это время в симфонию идущего на окраинах боя влился звук еще одного сильного взрыва, донесшийся от Лысой Головы.
Мужик поднял голову и заметил в глазах гестаповца замешательство. Герман фон Штакельберг был удивлен взрывом.
Мужик затянулся дымом сигареты. Было уже совсем светло. К штурмфюреру подбежал шарфюрер Груббе и, склонившись к уху, что-то прошептал.
— Что?! — закричал фон Штакельберг. — Не может быть!
Он резко повернулся к Мужику.
— Кто взорвал туннель? Отвечай!
Мужик широко улыбнулся:
— Рванули-таки… Теперь и помереть можно.
Штурмфюрер выбросил руку в перчатке и ткнул Мужика в зубы.
— Был второй заряд? Говори! — вновь закричал он.
— Что это ты вдруг веселость потерял? — насмешливо
— Вы правы, Сергей Николаевич, — неожиданно спокойным голосом сказал фон Штакельберг. — Я потерял самообладание. Каким-то неведомым образом вы переиграли меня, но последнее слово за мной. Принимая во внимание ваш выигрыш с туннелем, я окажу вам честь: расстреляю лично.
— Валяй, — сказал Мужик, — не возражаю, хотя честь эта для меня сомнительна.
Ему вдруг стало весело. Грохнули-таки туннель!
— Валяй, — сказал он. — Я готов.
— Поставьте его у края! — крикнул Угрюмый солдатам и вскинул взятый им у шарфюрера Груббе автомат.
— Прощайте, Сергей Николаевич, — сказал Герман фон Штакельберг. — Встретимся на том свете.
Он нажал гашетку «шмайсера» и, почти не целясь, выпустил очередь в грудь Мужика.
Без памяти
Панас Григорьевич Гордиенко взял в руки стакан и поднялся, нависая своим крупным телом над столом, заставленным закусками и графинами с вином.
— За воскрешение из мертвых, дорогой ты мой человек, — сказал он и закрутил головой. — Это надо же такому приключиться!
Сегодня в доме Панаса собрались участники событий, которые привели к такой неожиданной встрече. Юрий Алексеевич Леденев с доктором Ковтуном, племянник хозяина — Федор Курнаков и, наконец, бывший начальник разведки в отряде Щербинина «Красное Знамя» — Сергей Николаевич Миронов, по кличке Мужик.
Жена Гордиенко, веселая, улыбчивая хозяйка, зорко следила, чтоб гости вдоволь ели.
— Признаться, вы здорово ошарашили меня, когда назвали свое имя на «Ракете», — сказал Леденев Мужику. — Хотя я и ждал чего-нибудь в этом роде… Вы уж извините, Панас Григорьевич, что мы так неожиданно представили вам Сергея Николаевича. Это Иван Никитич придумал. Психологический, говорит, эксперимент. А главное в этой истории мне стало понятным, когда мы обо всем переговорили с настоящим Мироновым после встречи на «Ракете».
— А ведь того, другого Миронова, я знал и не догадывался, что это он угостил меня тогда в пещере, — задумчиво сказал Гордиенко. — Вот гад!
— А мне и самому вернули мою фамилию недавно, — заговорил Мужик, — совсем недавно. А до этого я был Юрием Ивановичем Воиновым. Тогда, у ямы, последнее, что я запомнил: бледное — уже рассвело — пламя из ствола «шмайсера». Пламя помнил, а почему оно — не помню. Очнулся уже в госпитале. Хирург мне сказал, что у меня прострелена грудь, пули прошли в сантиметре от сердца. Подобрали меня санитары у края воронки. Наверное, по приказу Штакельберга меня все-таки закопали, а потом рядом упал снаряд, взрывом вытряхнуло из могилы. Взрыв меня и спас, но он же и начисто отбил память.