Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Да, да, неправильно, — поддерживая Колесова, зашумели кавалеристы.
— Требуем отмены приказа.
— Так нас всех к чертовой матери разоружат.
— Это контра действует, не иначе!
— Вчера явился бог знает откуда, а сегодня распоряжается…
— Я думал, что вы решили покаяться. — Алексей, едва сдерживая накипавшее негодование, с укором посмотрел на людей. — Так вот зачем вы звали политкома!
Вдруг, расталкивая кавалеристов, влетел в круг Дындик.
— Что за скулеж? — крикнул он. — Опять
Крикуны, услыхав голос разъяренного моряка, присмирели и молча стали расходиться.
Пузырь, поправив на груди портупею, подступил к Дындику:
— Ладно вышло, что посылали меня за ординарца до штаба дивизии, а то пошло б — Пузырь мутит!
События обсуждались на полковом партсобрании. Булат отчитывал Колесова:
— В течение часа эскадрон был во власти анархии. Коммунистов затерли. Можно было подумать — вернулся Каракута. Вы, товарищ Колесов, кройте меня на партийном собрании, если я неправ, но в полку, на службе, мое слово — закон. Пусть коммунисты решат, достойны ли вы партбилета. Дайте его пока мне.
— Так это ты воспаляешь бражку-анархию? — накинулся на Колесова Дындик.
Из клуни, где содержались обезоруженные кавалеристы, принесли заявление. Алексей читал его тут же на партийном собрании:
— «Это правильно, мы подняли шумок на хуторе, а определял нас на это старшина, который из вахмистров, — дружок Ракиты-Ракитянского».
Дындик, покидая помещение, шепнул комиссару:
— Не беспокойся, захвачу с собой надежных ребят.
В текущих делах стоял вопрос о поведении Колесова. Прибежал Дындик. Сообщил: Ракита-Ракитянский, вахмистр и с ними Колесов, незаметно скрывшийся с собрания, удрали. На квартире бывшего гусара нашли записку:
«Ищи ветра в поле. Разбегайтесь все, пока не поздно. Сообщаем маршрут — Единая неделимая Россия, корпус его высокопревосходительства генерал-лейтенанта Мамонтова. Довольно подчиняться красному попу от лака и политуры безусому Булату и их благомефодию Петьке-матросу.
На улице перед школой, где проводился экстренный митинг, шумели возбужденные кавалеристы:
— Индюк не орел, а, гляди, упорхнул…
— Стерва, не попался он мне, царский прихвостень!
— Лучших коней угнали, подлецы!
— Сто керенок остался мне должен вахмистр. Увез, толстолапый. Шкура!
Из первого эскадрона отделилась группа кавалеристов. Подступив к президиуму, бойцы сняли фуражки.
— Отцом, жизней, дитем, матерью присягаемся наперед слушать приказов, как мы поняли, кто на чью пользу
Затем говорили люди из второго эскадрона.
— От имени бывших регулярных драгун и партизан-кавалеристов — теперешних красных армейцев обращаемся со словами просьбы к партийной ячейке и комиссару нашему товарищу Булату. Просим от лица всех дать нам командира партийного, чтобы он был куда мы, туда и он с нами. Просим мы еще на комиссара к нам товарища Твердохлеба. Шибко его бойцы хвалят.
— Мой вопрос такой же, — добавил Слива. — От имени бойцов заявляю ячейке: не верьте охвицерам, у них душа насквозь белая…
— Это ты зря, товарищ Слива, — остановил бойца Алексей, — не все они такие, как этот подлец Ракита-Ракитянский. Многие офицеры служат народу верой и правдой.
Чмель, явившись в эскадронную канцелярию, стал сокрушаться:
— Эх, зря я того Индюка не отлупцевал на пасеке! И главное, подошвы приготовил. Оно известно — сколь волка ни корми, а он все в лес смотрит…
— При чем тут лупцовка? — с горечью сказал Слива. — Эх ты, борода, надо было всадить пулю не в ту собаку, что была наверху, а в ту, что была под низом.
— И в самом деле! — заявил Чмель, глядя вопросительно на Дындика.
— Ну и сдал бы я тебя, товарищ, в трибунал. Какие могут быть в нашей регулярной армии самосуды? Вот ходил я за ним, товарищи, следом чуть ли не с наганом, а вырвался все-таки барбос. Недоглядел. За это меня гнать надо поганой метлой, — в порыве самобичевания воскликнул Дындик, — а меня, поди, в командиры выдвинули.
— Больше некого, товарищ командир эскадрона, — авторитетно заявил Слива. — Начальство — оно знает, кого назначать. Да, пожалуй, если б пришлось нынче, как и раньше, выбирать, народ больше никого и не схотел бы.
— А субчик взводный! — продолжал новый комэск. — Удалось же этому дворянчику раздобыть билет какого-то Колесова…
Алексей вошел в дом попа, где остановился Парусов. Взгляд изумленного Аркадия Николаевича красноречиво говорил: «Эта квартира отведена мне, командиру полка». И казалось, не случись измены Ракиты-Ракитянского, он бы это сказал.
Алексей, словно угадывая настроение командира, заявил:
— Я располагаюсь с вами, Вот-вот начнут поступать донесения, приказы. Как комиссар, я должен быть в курсе всех дел.
Парусов, не зная, что ответить, отошел к окну и начал гладить щеткой усы.
Булат смотрел на спокойные движения его руки и думал: «Кто командует тысячью рабоче-крестьянских сынов — друг или враг?» Посмотрев на великолепные усы Парусова, почему-то вспомнил пушкинские слова: «Усы гусара украшают».
Подошел Кнафт.
— Товарищ комиссар, чаю не угодно ли? Можно скомандовать.
— Не командуйте. Ведь чай — не эскадрон и не полк.
— Так я же… я же хотел как лучше… товарищ комиссар…