Контуберналис Юлия Цезаря
Шрифт:
...Массивная дверь, громыхнув и натужно заскрипев, отворилась. Первым в каземат вошел центурион с факелом. За ним - Цезарь. Сзади императора - еще двое легионеров. Грустный и подавленный Брут поднялся с охапки соломы. Звякнули ручные кандалы, длинные цепи которых были прикреплены к стене.
– Оставьте нас наедине, - попросил центуриона император.
Командир почтительно кивнул, воткнул факел в железную подставку, прикрепленную к стене, отослал стражников и затворил за собой дверь.
– Сальве, мой сын, - поприветствовал узника диктатор.
– Сальве, отец, - поздоровался Марк.
Он тепло обнялись.
–
– Стоики утверждают, что это сила управляющая миром. Мы же, римляне по опыту наших отцов считаем, что это сила проявления воли нашего верховного мироправителя Юпитера. И фаты в этом ему, несомненно, помогают. Но даже Сивилла, дочь Дардана, своими бесноватыми устами несмеянными, неприкрашенными, не предсказала бы мне такую будущность. Верь, сын мой, лишь только сегодня я узнал от твоей матери о нашем близком родстве, чему я, конечно, сильно удивился, но и обрадовался.
– Я тоже удивился нашему родству.
– Сервилия просила пощадить тебя...
Брут потупил очи и промолчал. Но Цезарь не отводил взгляд.
– Итак, сын мой, меня мучит всего один вопрос. Постарайся на него найти правильный ответ. И вот что я тебя спрошу, славный Брут. По какой причине ты примкнул к заговорщикам - этим Эмпузам с ослиными ногами? Скажи, что это произошло случайно под влиянием Кассия и других бунтовщиков. И тогда я порадую прекрасную Сервилию: наш отпрыск - заблудшая душа, и он покаялся. И не надо его придавать смерти.
Брут нахмурился.
– Отец, я сделал это намерено. Как и в случае с Помпеем, так и в случае с заговором. Мой Цезарь, причина моя вступления в ряды заговорщиков проста и понятна. Ты - диктатор! И ты задушил Римскую республику и ее свободу!
– Ты не прав, мальчик мой. Я не погубил, а спас республику, которая хирела и погибала до прихода к власти Суллы Счастливого. И именно я, а не Гай Марий или Сулла, сделал Рим самым могущественным и самым богатым государством на этой земле. Я расширил границы Рима во много раз. И мы, римляне - владыки мира, а не какой-нибудь иной чужеземный народ. А ты утверждаешь, что я задушил республику.
– Ты подчинил себе все выборные должности, вся власть и казна в твоих руках, в сенате - твои люди. Ты - неограниченный царь. Остальные римляне не в счет. Они - мелкие рыбешки.
– Римские граждане свободны.
– Нет, отец, это все софистика. Разногласия между нами велики, даже если ты меня пощадишь, я все равно буду бороться против тебя. Поэтому лучше меня убить, Цезарь.
– А твое сердце разве не разрывается от жалости к матери своей? Переживет ли она такую потерю?
Брут сокрушенно вздохнул.
– Жалко мне ее, но ничего, на то воля богов, которые хотят чтобы я ушел из жизни. А мать погорюет какое-то время, а потом боль утихнет, и она редко будет вспоминать обо мне. Время лечит любые раны.
– А каково будет мне, твоему отцу? Мысль о том, что я собственными руками убил своего сына - не страшнее ли это мук Тантала?
– Отец, я тебя понимаю, но, несмотря на наше близкое родство, мы разные люди. У нас разные взгляды на гражданское устройство Рима, на политику государства, на римские ценности. Твои враги, погибшие и ныне здравствующие - мои друзья. Если ты оставишь меня в живых, рано или поздно я примкну к твоим противникам. Я даже понимаю, что если ты сделаешься царем, а я наследую Римское царство, то это будет против моей воли и разума.
– Какую же, сын мой?
– Отец, дай мне меч, я хочу погибнуть достойно. Я желаю сам распорядиться своей жизнью, а не подыгрывать фатам.
– Хорошо, Брут, я исполню твою последнюю волю. Что ты еще хочешь мне сказать на прощание?
– На прощание... Я любил Юлию, которую ты, пообещав мне отдать в жены, затем ради политических интриг отдал Помпею. Но разве я знал тогда, что она моя сводная сестра.
– Я тоже любил Юлию. Как и тебя. Видит бог, не отдав за тебя Юлию, я поступил разумно. Вдруг кто-то бы узнал, что вы брат и сестра. Ты же прекрасно знаешь, по нашим обычаям тебя бы казнили за кровосмесительство.
– Я знаю - печально вздохнул Марк Юний.
Император понимал, что уговаривать сына встать на его сторону бесполезно. Брут - настоящий сын Рима, он никогда не изменит своим убеждениям и будет делать то, что он говорит. Он отвечает за свои слова и поступки. Он весь в него в Цезаря. Поэтому диктатор решил оставить попытки вернуть под свое крыло убежденного заговорщика. Он просто тяжело вздохнул, обнял по-отцовски Брута и поцеловал в лоб.
– Прощай, сын мой. Я выполню твою просьбу.
– Прощай, отец... и... Аве, Цезарь...
Диктатор постучал в дверь - и ее открыли. Цезарь кинул в последний раз взгляд на Брута и вышел. Вскоре в камеру зашел центурион и кинул к ногам Брута короткий меч. Ударившись о каменистый пол, он зазвенел.
– Подарок от Цезаря!
– громогласно сказал вояка и затворил за собой дверь.
Послышался скрежет закрывающего дверь засова. Еще секунда - и тюремный склеп захлопнулся! Брут поднял глаза к камерному своду, поднял руки, призывая Юпитера помочь ему уйти из жизни сразу и без мучений, затем встал на колени и взял в руки меч. Цепи были достаточно длинные и не громоздкие, поэтому можно было без каких-то особых усилий сделать замах оружием. Брут поднял вверх меч и после минутой нерешительности со всей силы вонзил себе в живот. Острый клинок прошил все внутренности, и из раны хлынула кровь. Заговорщик упал на бок и стал корчиться от боли. Но мужественно стиснув зубы он не проронил ни слова, ни полслова. Даже стон не вылетал из его груди, сын Цезаря лишь натужно и страшно мычал. Кровь сочилась на каменистый пол, и вместе с каждой каплей ее из тела постепенно уходила и человеческая жизнь. Брут все слабел и слабел. Темнота накрывала его с головой. Наконец заговорщик разомкнул губы для прощальных слов.
– Да здравствует республика, - прошептал Брут и испустил дух.
Когда Цезарю доложили о смерти сына, он сказал лишь одну фразу:
– По моему повелению тело заговорщика Марка Юния Брута не скидывать в Тибр, а выдать его матери Сервилии Цепионе и не препятствовать, когда она придет за ним. Сказано мною, Цезарем...
***
Неофит, или как говорили тогда "аристократ по списку", Иван Витальевич Родин не стал откладывать дело в долгий ящик и решил осмотреть подаренный ему Цезарем дом. Особняк находился в престижном районе Палатин, где жили преимущественно богачи и аристократы. Сопровождал на эту экскурсию Сальватора естественно Фабий и несколько конных легионеров. Контуберналис и центурион решили добираться до места на квадриге, запряженною четверкой гнедых лошадей иберийской породы.