Контуры грядущего. Энгельс о коммунистическом обществе
Шрифт:
III глава «Манифеста» выросла из 24-го вопроса «Принципов». Ее тема и общая структура вполне соответствуют тому, что Энгельс сделал уже в «Принципах». Сохранилась страница рукописи Маркса с его наброском плана III главы (42, VI, 650). Сопоставление «Принципов» Энгельса, наброска Маркса и текста III главы позволяет глубже понять смысл ее заключительного раздела.
В разделе об утопистах дается объяснение причин их утопизма и вместе с тем выявляется принципиальное различие между всякого рода утопизмом и действительно научным коммунизмом. Это различие проявляется и в методологии предвидения будущего.
Исторические корни утопизма Маркс вскрыл в «Нищете философии» (4, 146).
Из этой характеристики утопизма можно извлечь ряд специфических отличий от него научного коммунизма:
– сознательное выражение интересов пролетариата, связанное с пониманием его всемирно-исторической роли,
– материалистическое понимание истории,
– понимание объективной необходимости коммунистической революции как результата классовой борьбы пролетариата (ср. 4, 435, 459),
– понимание коммунистического общества как закономерного результата объективного исторического развития.
Очевидно, что в теоретическом отношении все эти отличия обусловлены материалистическим пониманием истории, а в социальном отношении – классовой природой марксизма, выражающего интересы современного, созданного крупной промышленностью пролетариата.
В критически-утопическом социализме и коммунизме различаются две стороны – критическая и утопическая. Об утопизме предшественников авторы «Манифеста» пишут: «Их положительные выводы насчет будущего общества, например, уничтожение противоположности между городом и деревней, уничтожение семьи, частной наживы, наемного труда [71] , провозглашение общественной гармонии, превращение государства в простое управление производством, – все эти положения выражают лишь необходимость устранения классовой противоположности, которая только что начинала развиваться и была известна им лишь в ее первичной бесформенной неопределенности. Поэтому и положения эти имеют еще совершенно утопический характер» (4, 456).
71
В отличие от «Немецкой идеологии» здесь говорится уже не об «уничтожении труда», а об уничтожении наемного труда.
Таким образом, положительные выводы утопистов относительно будущего общества сводятся к требованию уничтожить классовую противоположность, а это последнее – к требованию уничтожить частную собственность. Схематически это можно представить так:
– уничтожение противоположности (различия) между городом и деревней
– уничтожение семьи
– уничтожение частной наживы
– уничтожение наемного труда
– установление общественной гармонии
–
= уничтожение классовой противоположности
= уничтожение частной собственности
Так что все конкретные выводы утопистов можно получить как логические следствия из основного постулата об уничтожении частной собственности.
Почему же эти сами по себе правильные положения (кстати, формулировка их несет на себе печать марксистского переосмысления, у самих утопистов трудно найти их в такой именно форме) «имеют еще совершенно утопический характер»? Очевидно, только потому, что они не были еще научным образом доказаны, их историческая, вытекающая из самого развития человеческого общества, необходимость не была еще выявлена и научно обоснована.
Авторы «Манифеста» устанавливают важную закономерность относительно тенденции развития утопизма: «Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию» (там же).
«Манифест» завершается поистине пророческим выводом, увенчивающим строго научную теорию коммунизма: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (4, 459).
Итак, в «Манифесте» появляется ряд новых моментов. Большинство из них можно с уверенностью приписать Марксу. Это позволяет считать, что решающая роль в переработке «Принципов» в «Манифест» принадлежала именно ему. Такой вывод подтверждается и некоторыми данными из истории создания «Манифеста» (21, 224; 27, 108; 70, 164).
Собственные достижения Энгельса в разработке теории коммунистического общества в период до революции 1848 г. представлены наиболее полно в его «Принципах коммунизма». Но со времени создания «Манифеста Коммунистической партии» его содержание, как высший результат развития научного коммунизма за этот период, становится единым достоянием его творцов. А с принятием данной программы первой международной коммунистической организацией борющегося пролетариата и с выходом «Манифеста» в свет развитая в нем теория включается в объективный всемирно-исторический процесс развития человечества.
Глава четвертая.
Опыт революции и развитие теории
(1848 – 1871)
1. Обобщение опыта революции
Не успел «Манифест Коммунистической партии» выйти в свет, как в Европе началась революция – буржуазно-демократическая революция 1848 – 1849 гг. Еще 12 января революционные события начались в Италии, 22 февраля революция вспыхнула во Франции, 13 марта – в Австрии, 18 марта – в Пруссии.
В начале марта Маркс был выслан из Бельгии, 5 марта он приехал в Париж. Около 21 марта из Брюсселя в Париж приехал и Энгельс.
Между 21 и 29 марта Маркс и Энгельс составляют «Требования Коммунистической партии в Германии» (5, 1 – 3), которые явились политической платформой Союза коммунистов в начавшейся германской революции. Этот документ представляет собой развитие и конкретизацию – применительно к условиям, сложившимся тогда в Германии, – программы из 10 пунктов, намеченной в «Манифесте Коммунистической партии» в качестве, так сказать, «типовой» программы переходных демократических и социалистических мероприятий для наиболее передовых стран. В «Манифесте» было оговорено, что «эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах» (4, 446).