Конвейер смерти
Шрифт:
В этот раз мы вышли из Кабула поздней ночью. Немного постояли возле полевого лагеря дивизии, и в темноте выдвинулись на исходную позицию. И теперь второй час не можем сдвинуться с места. Земля усеяна минами, фугасы через каждые десять метров. Я сидел на башне, примостившись на стволе пушки. Комбат, высунувшись из люка, кричал на командиров рот, злился и хмуро посматривал на меня, как будто я ему мешал. Чувствуя себя неудобно под его колючим взглядом, я спрыгнул вниз, подошел к Чухвастову и сказал:
— Вася, если Иваныч спросит, скажи, что я по ротам пошел.
Тот кивнул головой, не отрываясь от составления донесений,
Комбат вызывал Пыжа, но его радиостанция почему-то молчала. В нашем тылу начали рваться мины. Танки вновь двинулись вперед. В голове мелькнула глупая и шальная мысль. Поддавшись ей, я трижды поплевал через плечо, поцеловал на счастье свой номерок и, пригнувшись, побежал по арыку под прикрытием брони. Справа высокий дувал, слева танк. Наверняка все должно получиться: доберусь до разведвзвода. Если на мину не наступлю. В танк вновь попали из гранатомета, а по мне ударили из кустов автоматчики. Ага! Промахнулись! Я плюхнулся мордой в жижу неглубокой канавы, а когда выполз из скользкой, липкой грязи, то сразу же расстрелял два магазина по кустарнику. Танк встал и тоже несколько раз выстрелил. Я вновь спрятался в арыке и перезарядил магазины. Нельзя в «зеленке» бегать лишь с двумя полными рожками патронов. Хватит только на пять минут боя. Осторожно высунувшись, я начал стрелять прицельно короткими очередями по вспышкам из виноградника. Танкисты бабахнули по зарослям еще несколько раз, а потом открылась крышка командирского люка, и из танка высунулся Светлооков.
— Никифор! Привет! Что в первом батальоне воевать больше некому, кроме замкомбата? Или ты заблудился? — ехидно поинтересовался мой вчерашний собутыльник.
— Выходит, так! — рассмеялся я его колкой шутке. — А у танкистов обязательно начальник штаба впереди?
— Ну не впереди, а вторым иду, за взводным.
— И я не один, там разведвзвод в тумане. Ползу к ним.
— Может, подвезти? — предложил Гена.
— Нет, спасибо, я пешком. Танкистом я был в прошлом. Хватит! Слишком много в тебя гранат летит!
— Как хочешь! — ответил Гена и начал управлять огнем обеих машин и палить в кусты из короткоствольного автомата.
Передний Т-62 мужественно принимал на себя удары. Ящики, покрышки, резина фальшбортов от прямых попаданий гранатометчиков отлетали в разные стороны. Ужас! Я взглянул на Светлоокова — и в этот момент он странно дернулся, обмяк и бессильно повис на люке.
— Гена, Генка! — крикнул я в отчаянье, но ответа не последовало.
Я приподнялся над краем дороги и увидел пулевые отверстия в его груди. Чуть ниже шлемофона стекала тонкая струйка крови, по лицу на броню. Вскоре экипаж затянул тело внутрь машины, и танк начал медленно сдавать назад. Оставшись на дороге в одиночестве, я пополз на четвереньках к разведке. Лишь бы они были живы. А то попаду в лапы к «духам». Нет! Впереди кто-то стрелял из пулемета! В старой воронке от авиабомбы лежал Гостенков и молотил из ПК по развалинам. Молодец, землячок! Второй пулеметчик палил сквозь пролом, в заросшее сорняками поле. В кустарнике
— Эй, вы, разведка! Почему связь молчит? — завопил я на них.
— Связист убит! Еще двое ранены! Вон они в траве, — сказал Шлыков с горечью.
В высокой полыни лежали окровавленные, перебинтованные тела. Двое стонали, третий молчал.
— Где Пыж? — продолжал я расспрашивать сержанта.
— Пыж с Тарчуком и Вакулой немного дальше, там впереди, сбоку от танка. — Сержант показал рукой место, где не видимые мне прятались остальные разведчики.
— Больше никого? — спросил я.
— Это весь взвод. На броне еще пятеро, но они отстали. Танк им мешает. Он ползет почему-то назад. И чего он уезжает? — удивился сержант.
— Танкист, начальник штаба ранен. Надеюсь, что только ранен, — тяжело вздохнув, пояснил я.
Черт бы побрал этих полководцев! Опять идем одной колонной. Техника растянута в цепочку, машины мешают друг другу, а «духи» отовсюду расстреливают батальон. Неужели нельзя развернуть броню в линию и смести к чертовой бабушке эти хибары? На одни и те же грабли который раз наступаем?! Меняются командармы и комдивы, сохраняется только бестолковая тактика. Каждые полгода пробиваемся к этим заставам у канала, раз за разом теряем людей и технику. Зачем тут эти посты? Какой к черту контроль над территорией? Блеф! Они и себя-то толком оборонять не в состоянии без помощи авиации и артиллерии. «Духи» ходят под самым боком, а наши и носа высунуть не могут: их там по двадцать-двадцать пять штыков. Сила? Смешно!
Если хотим взять власть в свои руки, то танки и БМП — в цепь и крушить все по пути. Сровнять с землей это осиное гнездо. Жечь, взрывать, вырубать, расчищать, подрывать, разрушать. А если нет, то незачем сюда было и приходить! Вывести ребят — и делу конец. Мои размышления прервал, раздавшийся совсем рядом, — противный визг и следом разрыв мины. Сейчас накроют!
— Эй, вы, прячьтесь! — приказал я молодым солдатам. — Обороняйтесь и охраняйте раненых! Остальные вперед, к Пыжу!
Бойцы нехотя поползли вдоль канавы.
— Что делать с рацией? — спросил связист.
— Дай, послушаю, — ответил я, надевая наушники.
Комбат в ярости рвал и метал. Взвод час как исчез из эфира. Молчал, будто полностью погиб.
— Я «Ударник-300», прием! — отозвался я в микрофон своим позывным.
— «Ударник-300», не встревай! Чего тебе надо?
— Я нахожусь с «Габоем». — Это был позывной Пыжа.
— Какого хрена? Как там очутился? Где вы находитесь?
— Ногами пришел! Так получилось!
— И что там происходит? Доложи обстановку. Почему они молчали? — продолжал распаляться комбат.
«Карандаш» — связист 021-й" и еще пара «200-х». — Это означало, что солдат-связист убит, иеще пара солдат ранены. — Дела плохи. Их старший впереди. Ползу к нему, — доложил я.
— Пробирайся быстрее, и пусть он со мной поговорит. Я ему устрою игру в молчанку! — рявкнул Василий Иванович.
Я полз, извиваясь в густой траве и чихая от запаха пыльцы полыни, на звуки выстрелов, а за мной — разведчики.
Пыж нашелся быстро. Он отстреливался из неглубокой ямки от наседавших мятежников. Рядом лежал снайпер, улыбающийся рваными губами. Эти раны обезобразили лицо солдата еще год назад, но он по-прежнему был переполнен жаждой мести и страшен в своем воинственном бешенстве.