Конвейер

Коваленко Римма Михайловна

«Ну, пчелиная матка, — сказала себе Татьяна Сергеевна, — теперь понятно, почему он сидит у тебя только с правой руки, зачем ты на новое место его за собой тянешь. Вполне возможно, что тебе не пятьдесят пять, а всего пятьдесят один, но все же уже большая девочка, должна понимать, что это не помощь, а порча. Тем более что по своему умению он в такой помощи не нуждается».

— Соломин, — голос мастера прозвучал строго, — как понимать, что оставляешь работу незавершенной? Почему Захарченко за тебя откусывает проводок?

Володя долго молчал, прежде чем ответил:

— Я не могу.

— Что не можешь?

Не можешь завершить свою работу?

Ответа не последовало. Кого другого Татьяна Сергеевна тут же заставила бы признать вину, а если бы заупрямился, без лишних слов сняла бы с рабочего места, поделив его операцию между соседями. С этими кончиками проводков не раз уже были неприятности. Поработав два-три месяца как надо, кто-либо из новеньких вдруг прозревал, что эти малюсенькие хвостики никому в блоке не мешают, и спокойненько их оставлял. Контроль, конечно, возвращал блок обратно. Татьяна Сергеевна устраивала всему конвейеру лекцию, из-за одного мучила всех, объясняя, что оставленные в блоке хвостики — это не только грязная работа, это еще редкостный случай обнаружить свою хитренькую натуру. Ведь тот, кто идет на это, уверен, что он единственный в своем роде, остальные-то концы обрезают. Он понимает, что если все займутся этим, то в блоке может произойти замыкание. Но он уверен, что все люди честные, а если так, то почему этим не воспользоваться, от одного хвостика ведь ничего не случится.

С Соломой было что-то другое. Зоя выразительно глядела на мастера, мол, оставь его в покое, объясню все потом, и Татьяна Сергеевна отошла от Соломина. Обходя линию после обеда, она бросила взгляд из-за его спины: кончики торчали, ножницы лежали в стороне.

Соня Климова тоже сидела на новом месте, опаивала трансформатор, и ни разу ее взгляд не обратился в другой конец цеха, где заканчивалась работа над новым конвейером. Ни разу не вспыхнула, не колыхнулась, когда совсем рядом, направляясь к начальнику цеха, проходил в своем новом костюме технолог Багдасарян. Татьяна Сергеевна с удивлением поглядывала на Соню.

Наталья поздно вечером в воскресенье, когда только вернулась из лагеря, тут же доложила по телефону:

— Новости — умрешь и не встанешь! Ваш Прохор наконец сам нашел себе папу. Голову сломаешь, не догадаешься, кто это!

Татьяна и удивилась, и обрадовалась, и, сама не ожидая от себя, назвала фамилию технолога:

— Багдасарян?

— Как ты догадалась?

— Ну, во-первых, холостой. Потом толстый. Такие детей должны любить.

— Шутишь, а мне кажется, что у них действительно началось что-то серьезное. Он просто голову потерял. Прошке сказал: маме пока ничего не говори, но сам знай: это я твой папа. Давно приехал, но не приходил, потому что не знал адреса. Ты же знаешь Прошу: тут же прибежал и доложил Соне. Всем не успел, так как всю обратную дорогу в автобусе спал, но, думаю, и без того все уже были в курсе дела. Ну, а вторая новость и вовсе тебя доконает: Колпачок нашел там себе девицу и представил матери.

Новости действительно были сногсшибательные, голос Натальи звучал молодо, она готова была их рассказывать до утра.

— У нас тоже кое-что произошло, — перебила ее Татьяна Сергеевна. — Стену в цехе расчистили, блоки довели до ума, теперь подолом их не заденешь, не опрокинешь.

«Подол» охладил Наталью.

— Что

ты этим хочешь сказать? — Наталья в голос зевнула. — Сама виновата, что этот мартышкин труд тянется и конца ему не видно. Когда я была мастером, попробовали бы они меня заставить гнать блоки без электролитов!

— Кто это «они», Наташа?

— Ладно, спи, К тебе по-дружески, а ты все о своем. У меня уже вода в ванне остыла.

Соня и слова не сказала ей о Багдасаряне. Не расскажи Наталья, по Сон иному виду ни о чем таком и не догадалась бы Татьяна Сергеевна.

— Ну, как съездили? — спросила она Соню. — Как Прохор? Доволен?

— Да ну его, — сдержанно ответила Соня, — как с цепи сорвался. Три смены подряд легче отработать, чем с ним вот так, на лоне природы, отдыхать. — И смолкла, будто сказать больше нечего.

— Да? — Татьяна Сергеевна обиделась на Соню. Не подруга она ей, по годам не ровня, но ведь и не чужой человек. Родная мать того для нее не сделала, что сделала мастер. Значит, когда беда, тогда нужна Татьяна Сергеевна, а когда радость или, может, даже что-то большее, тогда Татьяны Сергеевны это не касается, Ну что ж, Сонечка, поступай как знаешь, можешь и впредь скрытничать только не рассчитывай, что потом это можно поправить, не удивляйся, что твои новости меня не обрадуют, на свадьбу не жди.

Все в этот день началось с этой обиды на Соню. А потом уже пошло, покатилось, поехало. Так обидеть может только родная дочь. Она могла бы через какое-то время и пройти, эта обида. Поуспокоилось бы сердце, и нашлось бы оправдание дочери. Но не дождалась она этого часа, зашагала с горечью в сердце в кабинет Никитина.

Всякий раз, когда она входила в эту комнату, ее поражал ее неслужебный вид, ситцевые в розовую полоску занавеси на окнах, цветочные горшки на подоконниках — герань, китайская роза — словно переселились сюда из деревянных домов городской окраины. Не хватало только цветных подушек на старом, домашнего вида диване, который стоял напротив письменного стола. И сам Никитин — в застегнутом белом халате, из которого у ворота торчал узел синего галстука, с хохолком редких волос на темени — менялся в этой комнате, словно усыхал: этакий часовых дел мастер, сосредоточенный и безмолвный.

Валерий Петрович разговаривал по телефону, когда она вошла.

— Но ведь дом заводской! — с обидой выговаривал он в трубку. — Если исполком не может начальнику цеха утвердить сверх нормы каких-то двенадцать метров, то какой после этого у завода авторитет? — Положил трубку, хмуро посмотрел на Татьяну Сергеевну: — Я вас слушаю.

Получает новую трехкомнатную квартиру. Переживает, мучается: семья маленькая, а квартира большая. Считает, что Татьяна Сергеевна по этой части ему не собеседник. Но она все-таки ему скажет.

— Не пропускает исполком? Есть выход, Валерий Петрович. Отдайте квартиру Зое Захарченко. У нее два сына женатых, пятеро внуков.

Никитин выпрямился на стуле, в глазах мелькнуло замешательство.

— Квартиры, Татьяна Сергеевна, не в моем ведении… Так я вас слушаю.

Желает говорить только о том, что в его ведении.

— Тогда я насчет работы в неположенное время. В субботу. Сколько это еще будет тянуться?

Никитин снял трубку, набрал номер.

— Склад сборки? Какие у вас прогнозы насчет электролитов?