Конвой. Схватка без правил. Возвращение не предусмотрено. Ультиматум
Шрифт:
«Вот я сейчас пойду и буду петь, а чем займутся эти прихвостни капиталиста Хубера?» – размышлял Брицц. Хроническое мечтательное любопытство было его единственным недостатком.
31
Когда Джон вошел под своды огромного грузового трюма, трое механиков выстроились в шеренгу и, торжественно задрав подбородки, казалось, жадно ловили каждое его слово.
– Ну как вы отдохнули… друзья мои? – немного невнятно начал Джон. Мысль о том, что где-то рядом рышут корабли-убийцы,
– Спасибо, сэр! Выспались чудесно, уже позавтракада и готовы приступить к работе, – за всех ответил Боун.
«Какие благородные люди, – внутренне восхитился Джон, и ему стало совестно, что он так загружает их работой. – Впрочем, они, кажется, понимают меня», – тут же успокоил он себя.
Джон стал подниматься по лесенке. Верные механики тотчас последовали за ним.
Оказавшись на мостках, протянувшихся через все пространство грузового трюма, Джон окинул спящие туши «чифтеров» опытным глазом, прикидывая, какой сегодня выбрать маршрут.
Подойдя к краю мостика, он, в нарушение строгих, инструкций, перебрался через перила и впервые по-смотрел вниз – туда, где между двумя рядами крепежных рам поблескивал ребристый пол. «А здесь довольно высоко, – впервые заметил Джон. – Нужно быть поосторожнее».
Боун, Шланг и Фогель тотчас приблизились и встали возле перил, выжидательно глядя на сопровождающего груз.
Джон отметил, что сегодня на всех троих чистые снецовки, новенькие голубые рубашки и начищенные ботинки.
Захотелось спросить, к какому торжеству они так нарядились, однако Джон решил, что это будет нескромно.
«Потом выясню ненароком, преподнесу какой нибудь подарок…» – рассудил он. Затем примерился и, оттолкнувшись, прыгнул на широкое крыло «чифтера», обильно смазанное маслом.
Руки всех троих заговорщиков взметнулись в воздух в торжествующем жесте, а несчастный Джон, поскользнувшись, стал беспомощно цепляться за воздух и лишь в самый последний момент каким-то чудом успел ухватиться за штанину Шланга.
Рывок был такой сильный и неожиданный, что механик проскочил под перилами и вместе с Джоном полетел вниз. Казалось, что гибель обоих неизбежна, однако на пути механика Шланга попался ствол танкового орудия, который он и оседлал после падения с высоты примерно четырех метров.
Цепляясь за штаны механика, Джон при дальнейшем падении сообщил Шлангу крутящий момент, отчего крик несчастного зазвучал непередаваемыми трелями.
После нескольких произвольных оборотов вокруг танкового ствола Шланг все же сорвался и упал вниз лицом рядом с ошеломленным Джоном.
Ставшие невольными свидетелями разыгравшейся трагедии, Боун и Фогель перегнулись через перила, пытаясь рассмотреть, что же случилось с сопровождающим груз. Однако тот оказался жив и сидел, склонясь над Шлангом и выражая ему свои соболезнования.
Пострадавший ничего не отвечал, из его перекошенного, широко раскрытого рта вырывались лишь тихие тоскливые
– Эх, – заметил Боун. – Загубили мы товарища…
– Я же говорил – травить надо было.
– Будем травить, – согласился Боун. – А Шланга следует доставить к доктору, может, тот успеет спасти хоть что-то.
32
Когда механик Шланг открыл глаза, ему показалось, что все уже кончено, однако появившаяся над ним физиономия доктора Боткина свидетельствовала об обратном.
«Значит, я жив, – сказал себе Шланг – Однако к чему человеку жить после такого удара?»
– Ты смотри, оклемался! – удивленно произнес Боткин и дыхнул на пациента чем-то таким, что перебивало даже сладковатый запах сонного газа. Шланг понимал, чему так удивляется доктор. За всю его практику механик был первым, кто проснулся на операционном столе после столь серьезного хирургического вмешательства.
Забинтовать палец или там промыть желудок трюмному рабочему, это пожалуйста – тут к доку Боткину у экипажа не было никаких претензий, однако, если дело доходило до серьезной врачебной помощи, пациента оплакивали заранее и приступали к дележке его имущества, как только док давал бедняге наркоз.
– Не, ну ты смотри, действительно оклемался, – повторил Боткин и, задрав грязную майку, почесал пятерней волосатый живот.
– Я могу подойти к нему? – послышался чей-то голос. Шланг не узнал чей, а увидеть не мог, поскольку его голова еще не поднималась с жесткой подушки.
Док ничего не ответил и, попятившись, свалил на пол какие-то пробирки. Посчитав это разрешительным знаком, посетитель подошел к пациенту и, глядя на его пожелтевшее лицо, сказал:
– Шланг, дружище, большое вам спасибо – вы спасли мне жизнь.
Обилие принятого наркоза все еще сказывалось на состоянии пациента, и Шланг не сразу понял, кто перед ним. Поначалу ему показалось, что это Фогель, Боун или даже корабельный механик Цандлер, который постоянно качал свои права и частенько подбрасывал Шлангу в карманы грязные болты и гайки.
Когда же сознание пациента немного прояснилось, он узнал приветливое лицо Джона Саблина и закричал от ужаса, однако его горло исторгло только хрип и бульканье.
– Он узнал меня! – обрадовался Джон, поворачиваясь к врачу. – Он узнал меня, доктор.
– Что же тут удивительного? – заметил Боткин, не разделявший восторгов посетителя. – Я вас тоже узнал.
– Могу ли я что-то сделать для этого человека, док? Он спас мне жизнь.
– Настругайте ему детишек. Вряд ли он теперь сможет делать это сам.
– Неужели все так плохо, док? Неужели он останется калекой на всю жизнь? – От мысли, что Шланг, спасая его, навсегда утерял одну из основных функций, Джон чуть не разрыдался. Он уже не думал о смертельной опасности, которая кралась по следам конвоя. Он всей душой переживал за Шланга, которому грозила неминуемая беда.