Координата поврежденности
Шрифт:
Так вот в чем настоящая причина – страх умереть прежде, чем сделать что-то значимое. Это и было тем, что заставило Лайта встать на новый путь? Сравнения было не избежать после этого. Мин чувствовал себя капризным ребенком, услышав речь Лайта.
Он ненавидел врачей, а сейчас получалось, что одного конкретного будущего докторишку все же мог начать переваривать. Потому что тот не был типичным высокомерным умником, который хотел получить стабильность, признание, высокую зарплату или статус с помощью врачебной деятельности; он просто хотел спасать других, как однажды спасли его.
– Тогда тебе действительно
– Что случилось между вами? Почему ты… ненавидишь его?
Вот и прозвучало. Ненависть. Даже посторонние видели его ярость, скрывающуюся за каждым вздохом в сторону отца. Это был, наверное, самый откровенный разговор за последние несколько лет, не считая сеансов с психологом в школьное время. В обычной обстановке, при естественном течении событий, Мин бы никогда не открылся и не решился ни показать собственный интерес, ни приоткрыть мотивы тому, кого плохо знал. Однако как бы мнение о докторишке ни изменилось, сохранялась черта, которую нельзя было пересечь.
– Это из-за твоей матери?
Мама… С ней все было по-другому. Он был другим. И даже отец был не такой, как сейчас. Тогда они были семьей. Не самой идеальной, но семьей.
Его затошнило. Даже спустя десять лет он так и не научился до конца справляться с воспоминаниями, и каждый раз при упоминании матери тело превращалось в сосуд памяти. Он терялся, замыкался, а иногда поддавался паническим атакам.
Мин даже не понял, что случилось, когда его руку сжали и где-то рядом с ухом прошептали:
– Дыши глубоко, считай про себя и дыши. Повторяй за мной, – голос Лайта звучал успокаивающе, и постепенно он вернул себе контроль над реальностью, слушая указания голоса. И первое, что осознал – он мертвой хваткой сжимал чужую ладонь.
– Иногда такое бывает, – сконфуженно выдохнул он, усаживаясь по новой и спотыкаясь о взгляд Лайта. Парень теперь сидел крайне близко к нему.
– Все в порядке, – улыбнулся Лайт, кладя руку на его плечо, и он не предпринял попытки отодвинуться или скинуть чужую конечность. – Этот вопрос можем пропустить. Я не настаиваю.
Мин сглотнул и подумал, что сейчас бы многое отдал за утренний свежевыжатый сок Нун. Он облизал пересохшие губы и старался держаться естественно, будто Лайт не стал свидетелем его унизительной потери контроля.
– Хм-м… не знаю, с чего вдруг это случилось.
– Это вполне нормально. Твое эмоциональное состояние подорвано пережитым стрессом. С каждым может случиться, особенно, когда мы думаем о том, что причиняет нам боль, – казалось, что у парня на все был ответ, после которого становилось легче. – Давай следующий вопрос.
– С кем ты попал в аварию? Ты сказал, что был не один, – он был рад уйти от темы своего прошлого и неосознанно ворвался в чужое.
– Мы учились вместе в школе, – несмотря на собственную растерянность, Мин заметил, что в этот раз Лайт отвечал с большой неохотой.
– Это был друг или… кто-то больше? – обычно его не интересовали любовные дела других людей, ему хватало своих проблем. Да и подобные вопросы он считал непростительным нарушением границ чужой личной жизни.
– Я был в машине своей подруги, хотя и любимый человек должен был поехать с нами. 26 Планы изменились в последний момент, – после непродолжительной паузы произнес Лайт. Стало не по себе от того, какой эффект слова возымели на парня.
– Вы расстались после аварии? – не удержался он, даже понимая, что пересекает проведенные собою же границы. Они не были друзьями или хотя бы приятелями. Мин сам ненавидел бестактность так же сильно, как и глупость, однако позволил себе забыть об этом, пока они не вернутся к «нормальной жизни».
26
В тайском языке одно местоимение и для мужского, и для женского рода, поэтому непонятно о ком именно говорит Лайт. В интерпретации на русский можно употребить гендерно-нейтральное обращение «человек».
– Авария была лишь одной из причин, но не основной. Отношения измучили меня, так что после расставания я не жалел, что все закончилось, – горько улыбнулся парень, непроизвольно водя пальцами по поверхности пола.
– Как долго это длилось?
– Такую информацию не удалось откопать? – улыбка превратилась в хищную ухмылку. – Между нами всегда что-то было, с самого начала, когда мы начали учиться вместе, хотя отрицание и упрямство заняло много времени. Почти до самого выпуска со школы.
– Поэтому я и не завожу девушек, – покачав головой, сказал он.
– Как и я.
– Хочешь сказать, что после ни с кем не встречался?
– И это тоже.
– То есть… подожди, с тех пор прошло шесть лет. У тебя никого не было после аварии и решения стать врачом? – уточнил, приподняв бровь. Он был удивлен не самим этим фактом, а тем, что конкретно Лайт говорит подобное. Он начинал понимать, насколько же информация, которую раскопали люди Мары, оказалась неполной. Эта была лишь обертка, а внутренность оставалась нетронутой. И поскольку он ошибся в этом парне, каждое следующее открытие о нем с трудом укладывалось в голове.
– Я был занят учебой, а она всегда занимала много времени. Оставшуюся малую часть я посвящал близким и музыке. Плюс, став старше, проходить через подобное вновь не смахивало на хорошую идею. Когда ты неопытен и совсем юн, любовь кажется волшебной сказкой, но потом понимаешь, на самом деле любовь – это всегда риск. Она опасна. А после аварии лучшим другом для меня стала безопасность.
Слова Лайта отражали то, к чему склонялся он сам. Он не мог так легко, как Бест, найти себе правильного человека; не мог даже, как Мара, наслаждаться свободой выбора. Да, он время от времени развлекался, однако всегда бежал: в ситуации с отцом, с учебой, с будущей работой. Он всегда убегал или, наоборот, стоял на месте, игнорируя то, что беспокоило больше всего. Словно, если притвориться, все и впрямь исчезнет. Так мог пройти год, за ним еще один. В целом все казалось сносным, однако внутри обжигала сквозная рана неудовлетворенности, которая никуда не исчезала.