Копчёная селёдка без горчицы
Шрифт:
— Угощайся, — сказала я, срывая целлофан с коробки. — Они, может, не такие свежие, как майские цветы, но по крайней мере не кишат личинками.
Доходы Неда могли позволить только те конфеты, которые пролежали в витрине четверть столетия или больше.
Порслин замерла с конфетой на полпути ко рту.
— Ешь, — сказала я ей. — Я пошутила.
На самом деле нет, но не стоит расстраивать девушку.
Намереваясь задернуть занавески, я подошла к окну, где остановилась, чтобы окинуть быстрым взглядом окрестности. Никого не
За лужайками виднелся краешек Висто и Посейдон! Я совсем забыла, что могу видеть фонтан из окна спальни.
Возможно ли… Я протерла глаза и снова посмотрела туда.
Да! Там он и был — Бруки Хейрвуд, с расстояния он казался просто темной куклой, болтающейся на трезубце морского бога. Я легко смогу сбегать туда еще раз до появления полиции. И даже если они приедут, когда я буду там, я скажу, что ждала их, присматривала за Бруки, чтобы никто ничего не трогал. И так далее.
— У тебя измученный вид, — сказала я, поворачиваясь к Порслин.
Ее веки уже подрагивали, когда я задернула занавески.
— Спи крепко, — сказала я, но не думаю, что она меня услышала.
В дверь позвонили, когда я спустилась по лестнице. Вот крысы! Стоило мне подумать, что я одна. Я сосчитала до десяти и открыла дверь — в тот момент, когда звонок снова зазвонил.
За дверью стоял инспектор Хьюитт, его палец все еще прижимался к звонку, на лице было слегка растерянное выражение, будто он маленький мальчик, которого застали врасплох, когда он играл в «звони-звони-убегай».
Они явно не теряют времени зря, подумала я. Не прошло и десяти минут с тех пор, как я разговаривала с констеблем Линнетом.
Инспектор, кажется, слегка был ошеломлен, увидев меня в дверях.
— А, — произнес он, — вездесущая Флавия де Люс.
— Добрый день, инспектор, — сказала я самым что ни на есть медоточивым голосом. — Войдете?
— Спасибо, нет, — ответил он. — Я понял, что произошел еще один… инцидент.
— Инцидент, — подыграла я ему. — Это Бруки Хейрвуд. Самый быстрый путь к Трафальгарскому газону — здесь, — добавила я, показывая рукой. — Следуйте за мной, я вам покажу.
— Притормози, — сказал инспектор Хьюитт. — Ничего такого ты не сделаешь. Я хочу, чтобы ты держалась как можно дальше от этого дела. Понимаешь, Флавия?
— Это наша собственность, инспектор, — сказала я, просто чтобы напомнить, что он разговаривает с одной из де Люсов.
— Да, и мое расследование. Хоть один твой отпечаток на месте преступления — и я выдвину против тебя обвинение. Ясно?
Что за наглость! Эти слова не заслуживают ответа. Я могла бы сказать: «Мои отпечатки и без того на месте преступления, инспектор», но не стала. Я развернулась на каблуках, захлопывая дверь перед его носом.
Внутри я быстро прижалась ухом к панели и изо всех сил прислушалась.
Хотя то, что я услышала, больше напоминало сухой смешок, я предпочитаю думать, что это был легкий возглас разочарования, оттого что инспектор
Черти бы побрали этого человека и утащили в ад! Он пожалеет о своем высокомерии. О да, именно так, он пожалеет!
Я побежала вверх по лестнице в химическую лабораторию. Открыла тяжелую дверь, вошла в комнату и почти сразу же расслабилась. На меня снизошло чувство глубокого умиротворения.
В этом месте было что-то особенное: в том, как нежно падал свет сквозь высокие створки окон, в мягком медном блеске микроскопа Лейтца, когда-то принадлежавшего дядюшке Тару, а теперь, к моему удовлетворению, ставшего моим, в резком — почти жаждущем — сиянии лабораторных склянок, в шкафах, полных аккуратно подписанных флакончиков с химикатами (включая некоторые выдающиеся яды), и в многочисленных рядах книг — все это придавало помещению нечто, что я могу описать только как ощущение успокоения.
Я взяла высокий лабораторный табурет и поставила его на конторку возле окна. Затем из нижнего ящика стола — поскольку там хранились дневники и документы Тара де Люса, я все еще считала его собственностью дяди — я добыла немецкий бинокль. Его линзы, как я узнала из одной книжки, сделаны из особого песка, который встречается только в Тюрингском лесу около деревни Мартинрода. Благодаря содержанию окиси алюминия в песке изображение приобретает необыкновенную четкость. Именно это мне и надо!
Повесив бинокль на шею, я воспользовалась стулом, чтобы забраться на конторку, затем влезла на табурет, беспокойно покачиваясь на своей импровизированной наблюдательной башне и головой почти касаясь потолка.
Одной рукой держась за оконную раму для равновесия, другой прижимая бинокль к глазам, я свободными пальцами отрегулировала настройки.
Когда изгороди, окаймлявшие Трафальгарский газон, обрели необходимую резкость, я поняла, что вид из лаборатории, и именно с этого угла, будет намного лучше, чем из окна спальни.
Да, вот он, Посейдон, уставившийся на невидимый океан, не замечая темный сверток, висящий на его трезубце. Но теперь у меня был отличный вид на весь фонтан.
Мощные линзы поглотили расстояние, и я увидела, как инспектор Хьюитт появился из-за фонтана, поднял руку, чтобы прикрыть глаза от солнца, и начал рассматривать тело Бруки. Он поджал губы, и я почти услышала вырвавшийся у него легкий присвист.
Интересно, знает ли он, что за ним наблюдают?
Изображение в окулярах внезапно исчезло, потом снова появилось — и опять пропало. Я отвела бинокль от глаз и поняла, что внезапное облачко затмило солнце. По тени, накрывшей пейзаж, я могла сказать, что надвигается гроза.
Я снова подняла бинокль, как раз вовремя, чтобы увидеть, что инспектор смотрит прямо на меня. Я задохнулась, затем до меня дошло, что это оптический фокус; конечно, он не видит меня. Он, должно быть, смотрит на грозовые облака, собирающиеся над Букшоу.