Копчёная селёдка без горчицы

Брэдли Алан

Но постойте! Как мисс Маунтджой могла узнать о трупе на лужайке? Если только…

— Мисс Маунтджой, — подтвердил отец. — Она позвонила поинтересоваться, добралась ли ты домой.

Старая гарпия! Должно быть, она встала с канапе и глазела сквозь болтающиеся водоросли-ветки ивы, шпионя за моими столкновениями с петухом и человеком-бульдогом.

— Как мило с ее стороны, — заметила я. — Надо не забыть послать ей открытку.

Я отправлю ей открытку, точно. Там будет туз пик, и я пошлю его анонимно откуда-то не из Бишоп-Лейси.

Филипп Оделл, детектив из радиопередачи, однажды расследовал подобный случай, и это была превосходная история — одно из его лучших приключений.

— А твое платье! — продолжал отец. — Что ты сотворила со своим платьем?

Мое платье? Разве мисс Маунтджой не описала ему во всех подробностях то, что видела?

Постой-ка, может, она ничего такого не делала. Возможно, отец до сих пор не в курсе, что произошло в каретном сарае.

Боже, благослови тебя, мисс Маунтджой! — подумала я. Пребывай вечно в обществе тех святых и мучеников, которые отказались выдать, где спрятано церковное золото и серебро.

Но разве отец говорит не о моих порезах и царапинах?

По всей видимости, нет.

И именно в этот момент, полагаю, меня осенило — поистине снизошло озарение, — что есть вещи, которые никогда не должно упоминать в приличном обществе, несмотря ни на что; что голубая кровь гуще красной; что манеры и внешний вид и жесткая верхняя губа более важны, чем собственно жизнь.

— Флавия, — повторил отец, подавляя желание заломить руки, — я задал тебе вопрос. Что ты сделала со своим платьем?

Я опустила глаза и посмотрела на свое платье, как будто первый раз заметила ущерб.

— С платьем? — произнесла я, разглаживая его и удостоверяясь, что отец хорошенько рассмотрел мои окровавленные запястья и колени. — О, прости, отец. Небольшая проблема с велосипедом. Неприятность, но я постираю его и заштопаю сама. Все будет в лучшем виде.

Мой острый слух уловил звук хриплого смешка в коридоре.

Но я предпочитаю верить, что то, что я увидела в глазах отца, было гордостью.

12

Порслин спала мертвым сном. Я напрасно беспокоилась.

Я стояла и смотрела, как она лежит на моей кровати практически в той же позе, как я ее оставила. Темные круги под глазами, кажется, посветлели, и дыхание почти не слышалось.

Через две секунды все взорвалось водоворотом яростного движения, и я была прижата к кровати, а большие пальцы Порслин давили мне на дыхательное горло.

— Дьявол! — прошипела она.

Я боролась, чтобы высвободиться, но не могла пошевелиться. В мозгу вспыхивали яркие звезды, когда я цеплялась за ее руки. Мне не хватало кислорода. Я пыталась отстраниться.

Но я была ей не соперница.

Она больше и сильнее, чем я, а я уже слабела и утрачивала интерес к сопротивлению. Как легко было бы сдаться…

Ну нет!

Я перестала сражаться с ее руками и вместо этого большим и указательным пальцами зажала ее нос. Из последних сил я яростно крутанула его.

— Флавия!

Она внезапно удивилась при виде меня — как будто мы старые друзья, неожиданно столкнувшиеся перед прекрасным Вермеером в Национальной галерее.

Ее руки отстранились от моего горла, но я все еще не могла дышать. Я скатилась с кровати на пол, охваченная приступом кашля.

— Что ты делаешь? — спросила она, удивленно осматриваясь.

— Ты что делаешь? — прохрипела я. — Ты раздавила мне гортань!

— О боже! — сказала она. — Ужас. Прости, Флавия, мне правда жаль. Мне снилось, что я в фургоне Фенеллы, и там был какой-то ужасный… зверь! Он стоял надо мной. Я думала, что это…

— Что?

Она отвела взгляд в сторону.

— Я… прости, я не могу сказать тебе.

— Я никому не скажу, обещаю.

— Нет, все равно. Я не должна.

— Что ж, ладно, — объявила я. — Не надо. На самом деле я запрещаю тебе рассказывать мне.

— Флавия…

— Нет, — сказала я совершенно серьезно. — Я не хочу знать. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Я знала, что если выжду, то, что скрывает Порслин, выскочит из нее, как свиной фарш из мясорубки миссис Мюллет.

Это сравнение напомнило мне о том, что я не ела целую вечность.

— Ты голодна? — спросила я.

— Ужасно. Ты, наверное, слышишь, как у меня урчит в животе.

Я не слышала, но притворилась, что слышу, и благоразумно кивнула.

— Оставайся здесь. Я принесу что-нибудь из кухни.

Десять минут спустя я вернулась с миской продуктов, похищенных из кладовой.

— Иди за мной, — сказала я. — В следующую дверь.

Порслин, широко распахнув глаза, осматривалась, когда мы вошли в химическую лабораторию.

— Что это за место? Нам можно здесь находиться?

— Конечно, можно, — сказала я ей. — Здесь я провожу эксперименты.

— Волшебные? — спросила она, рассматривая мензурки и пробирки.

— Да, — ответила я, — волшебные. Теперь возьми вот это…

Она подпрыгнула при звуке вспыхнувшей бунзеновской горелки, когда я поднесла к ней спичку.

— Держи их над огнем, — сказала я, протягивая ей пару сосисок и никелированные зажимы для мензурок. — Но не слишком близко, тут очень горячо.

Я разбила шесть яиц в боросиликатную испаряющую емкость и помешала стеклянной палочкой над второй горелкой. Почти сразу же лаборатория наполнилась вызывающими слюнотечение запахами.

— Теперь тосты, — сказала я. — Можно делать по два за раз. Воспользуйся зажимами. Поджарь с одной стороны, потом переверни.