Копейщик
Шрифт:
— Вась, чайку, а? — Аким протянул ему кружку, из которой обильно валил пар.
Следовало сначала умыться, но Вася решил, что сегодня ему наплевать. Он осторожно принял обжигающе горячую посуду.
— Вась, ты как? Не приболел? — спросил Аким.
— Да, в порядке я. Сейчас в себя приду.
Чай взбодрил, и Вася мало-помалу начал втягиваться в утреннюю суету. Когда они всей десяткой вывалились на двор, он глубоко втянул морозный воздух, крепко растер лицо снегом, и его совсем отпустило.
Акима по своему обыкновению делился последними новостями. Он сообщил, что Коты прорвали линию фронта и вторглись
Макар недоверчиво покачал головой, но промолчал. В легкомысленной Акиминой подаче все это можно было счесть за треп, но Акима уже неоднократно доказал, что его осведомленность основывается не на пустом месте. По всему видно в своем клубе помнящих они говорят не только о прошлой жизни. Так что болтовню его не перебивали, мотая ценные сведения на ус.
— Так и что Коты-то? — Васин вопрос прозвучал довольно резковато.
— Что Коты? — не понял Аким.
— Ну, уж больно лихо они воюют. Теснят Азума, — Акимина беспечность вдруг его разозлила. Сказывалось накопившееся напряжение и скорая отправка на фронт.
— А-а, да не… — отмахнулся Аким, — Вепрь считает, что Коты зарвались. Побед у них в последнее время было немало, это верно, вот они страх и подрастеряли.
— И что?
— А то, — наставительно сказал Аким, и явно повторяя чьи-то слова добавил, — Коты сильно растянули линию фронта и оторвались от обозов, сейчас самое время начать контрнаступление!
Акимины потуги взбодрить товарищей обернулись обратным, все погрузились в себя, а разговор на этом затих. За три месяца в военном лагере ребята, конечно, пообвыклись, мысль о войне уже не кидала их в слепой безотчетный ужас. Но страх никуда не делся: въелся в поры, засел в печенках, крючьями вцепился под ребра, а рассказ Акима напомнил, что совсем скоро уже через считанные дни придется идти на смертный бой. Старательно до сжатых зубов задавленный внутрь страх смерти опять выполз, затапливая собой каждого без исключения.
Впрочем, не только Вася со своей десяткой, но и вся их рота пребывала в каком-то тихом пришибленном состоянии. Никто не шутил, почти никто не разговаривал. Сотники, чувствуя общее настроение, на зарядке бойцов не понукали, да и зарядки как таковой не было. Пробежались по поляне, да и разбрелись коротать время до завтрака.
В другой день ребята бы порадовались, что поднадоевшую кашу сегодня приправили топленым жиром, но будто и на радость сил не было. А предстоящий в полдень праздник взятия зимнего городка не вызывал никаких душевных движений, хотя еще вчера копейщики с воодушевлением строили его из снега, предвкушая, как будут его оборонять.
Один только Акима не подавал ни малейших признаков подавленности, и Васю это немало удивляло. Он вдруг вспомнил, как Грач сказал Акиме в первую встречу: «Паря, у тебя любопытство бежит далеко впереди твоего чувства самосохранения». Воспоминание натолкнуло его на мысль, что, наверное, это хорошо, помнить прошлую жизнь. Потому что это дает уверенность, что раз была жизнь прошлая, значит со смертью существование не закончится и тебя ждет следующая жизнь.
В полдень копейщиков построили, и сам Вепрь сказал несколько слов о том, что учеба пошла
Вепрь говорил простыми словами, но слова эти были правильными. Вася вспомнил утренний рассказ Акима и устыдился. Он подумал, что кому сейчас тяжело, так это самому атману, вынужденному как-то справляться с мыслью, что в родном его доме возможно сейчас хозяйничает враг. Однако же ротный унынию не поддавался, потому что не имел на это права. И вот от слов атмана рота начала оживать. Бойцы подтянулись, руки наполнились силой и больше не висели безвольными плетьми, а потверже прихватили пусть пока еще учебное оружие. Атман Вепрь не был бы атманом, если бы не умел поднять боевой дух и без нифрилового костыля.
— Рота равняйсь! — он подбавил в голос силы, — Рота-а-а! Приступить к заключительному учебному заданию по обороне снежного городка.
Ободренная копейская рота кинулась занимать оборонительную позицию в своей потешной снежной крепости. До этого дня бойцы отрабатывали все навыки в десятках, иногда вставали сотня на сотню, и лишь сегодня впервые вся рота готовилась отражать штурм в едином строю. Было это знаково, потому как отныне будет только так.
И Васин разум, накопив за время учебы в лагере достаточное количество изменений, именно сегодня вдруг совершил качественный переход в новое мировоззрение. По всей видимости речь Вепря послужила этому последним толчком. Он оглядел свою десятку будто бы новым оценивающим взглядом. С удовлетворением отметил, что Вершок окреп за эти три месяца и стал на самом деле похож на лося, большого и сильного. Короток, покачивая «валятором», привычно выглядывал из-под вершкового локтя. Они неплохо сработались, Короток прикрывал самое уязвимое его место — ноги. Можно сказать, что в паре Вершок и Короток теперь представляли собой вполне себе дееспособную боевую единицу.
Бобры получили акимиными стараниями внушительные двуручные боевые топоры, сейчас они, конечно, были зачехлены. Сам же Акима, как венец своего творения, держал многомудрый прибор на палке-подставке, который он называл арбалетом. Штука, надо сказать, мощная, стреляет даже не простыми стрелами, а так называемыми болтами. Пробивная способность просто отменная. Кроме того, наличие упора дает возможность тщательно прицелиться. Одним словом, для неловкого Акима — вероятно самое приемлемое оружие. Единственный недостаток арбалета — уж больно медленно он перезаряжается.
Путем многочисленных проб их десятка выработала свое построение. В первой шеренге первым справа стоял Вася, затем слева от него Бобры, дальше Макар, а замыкающим слева был Вершок. Во втором ряду, прямо за Васиной спиной — Акима. Слева от Акимы трое Цапель стрелков, и замыкающим слева — Короток. Таким образом в их десятке было четыре стрелка, из которых, правда, явную боевую ценность пока представляли только трое. Цапли научились-таки распределять цели между собой. А вот как сможет в бою управляться Акима со своим арбалетом пока не ясно. Вася покосился на его тяжелый арбалет: