Копи Царя Соломона. Сценарий романа
Шрифт:
Тишина секундная.
Задний шумовой фон – слабые крики девушки. Ну, той, которая дрочит, – крики слабо слышны во дворе.
– Что это там у вас? – недоуменно говорит Митя.
– Надька Шмейрзон,… та, что… Цилина дочка, – говорит Арон медленно.
– Поздний ребенок, – говорит он.
– Дурочка она, дрочит не стесняется, – говорит он.
– Не работает, не делает ни хера, целыми днями на подоконнике сидит, да мужиков поджидает, – говорит он.
– То дрочит,
– Девять абортов уже черт знает от кого, – говорит он.
– Больная… – говорит он.
– Мать мучается, а в дурку не сдает – говорит он.
– Говорит, жалко, – говорит он.
Потом вдруг плачет. Рыдает. Видно, что ему сейчас жалко и Цилю и Надю, и себя… Горе вообще облагораживает…
Тишина. Стоны – очень отдаленно, – девушки. Мужчины молчат, на всех маски, хотя, совершенно очевидно, Арон их всех знает. Наконец, громила прерывает молчание.
– Арон, мы не фашисты, – говорит он.
– Фашист это тот, кто плюнул на свой народ, – говорит он.
–… и отказался жертвовать своим отпуском ради того, чтобы найти денег для репатриации сотен тысяч семей, – говорит он.
– Знаю я вас, жлобы, – говорит Арон.
– Все себе хапнете, – говорит он.
– ОБХСС по вам всем плачет, – говорит он.
– Арон, ты не прав, – говорит Митя.
– Чем вам здесь плохо? – говорит Арон.
– Мы здесь такие же граждане, как и другие люди, – говорит он.
– Евреи везде, – говорит он.
–… даже Менделеев был еврей! – говорит он.
– Сын портного Менделя, а фамилию переделал, – говорит он.
– Вот видишь, – говорит мягко громила.
– Переделал фамилию… – говорит он.
– Налицо ущемление прав, – говорит он.
– Яков, если нам разрешают даже открывать таблицу Менделеева, то о каких ущемлениях мы можем говор… – говорит Арон.
– Мы не можем быть спокойны, пока у нас нет своей страны, – говорит Копанский.
– Она у нас уже больше десяти лет есть, и что? – говорит Арон.
– В конце концов, это ваше лично дело, эти сокровища долбанные, – говорит он.
И снова начинает плакать. Потому что прекрасно понимает, что это и его дело, которое таким быть очень скоро перестанет. Потому что он сам очень скоро перестанет быть.
– О-о-о-о-о… – раздается стон издалека.
Мужчины качают головой.
– Арон, тут все дело в том, что… – говорит один из них
– Мы не можем быть уверены в конфиденциальности… – говорит кто-то.
– Слово коммуниста! – восклицает Арон так же живо и с такой же глупой и идиотской надеждой, что и жертвы процессов 30—х годов.
– Я даю вам слово коммуниста, что нико… – говорит он.
–
– Ты, Анатолий и Арик, – говорит Митя.
– Мы искали Арика, но он как в воду канул! – говорит Митя.
Его лицо меняется. Глаза горят, губа вытягиваются в ниточку, руки слегка подрагивают.. Он становится похож на публициста из РФ Дмитрия Ольшанского, который жалеет, что в мае 45—го русские не вырезали всех немцев, чтобы заселить Германию уцелевшими евреями, один из которых (к примеру, герр Ольшансхерр) в 2010 году напишет статью о славянских зверях, вырезавших европейскую нацию. Мы понимаем, что даже самый безобидный ботаник может быть смертельно опасен (особенно если он ищет 500 миллионов долларов и вы ему помешали – прим. В. Л.).
– Анатолий и ты в Кишиневе, – говорит он.
– А вот Арик исчез… – говорит он.
– Арик оказался умнее нас, – говорит Арон.
– Он понял, что вы банда убийц и насильников, – говорит он.
– Арон, ты что, мы же тебя еще не изнасиловали, – говорит Копанский.
Все заразительно смеются. Это беззаботный смех людей, не сориентированных в системе ценностей общества с давними тюремными традициями и обычаями. Мы понимаем, что эти мужчины узнали о ГУЛАГЕ только из книги «Архипелаг ГУЛАГ», что подтверждает некоторые черносотенные теории о национальном составе жертв репрессий 30—хх годов.
– Мы думаем, ты знаешь, где Арик прячется, – говорит Митя мягко.
– Я не знаю, где он, – говорит Арон.
– Честное слово коммуниста, клянусь Торой и своей мамой, – говорит он растерянно…
В комнате повисает молчание. Крупно – люстра…
Двор, мертвая кошка, над ней уже появилась муха. Потом еще одна. Еще… Постепенно над кошкой собирается целый рой мух, который слишком велик, чтобы мы не увидели в этом чего-то действительно Символического. В атмосфере появляется что-то дьявольское, мы буквально чувствуем прикосновение к коже жаркого кишиневского воздуха и незримое присутствие повелителя мух и прочей нечисти. В проеме окна появляется девушка, которая смеется. Она смеется и кричит.
– Повелитель, – кричит она.
– Повелитель!!!!!!! – кричит она.
За ее спиной показывается старушка-мать, которая спокойно дала дочери отдрочить, – и говорит ласковым голосом родителя шизофренички, – что-то успокаивающее.
–… повелитель! – кричит, смеясь, девушка.
– Наденька, не позорь меня перед соседя… – говорит старушка.
–..в елитель, – смеется девушка.
Крупно – рой мух над кошкой. План дома.