Копи Царя Соломона. Сценарий романа
Шрифт:
Вообще, на дворе 60—е, сионизм в СССР только начался, поэтому многое еще не придумано: тысячелетняя история Храма, еврейские предки Менделеева и т. д.
Лица мужчин напряжены. В одном из них – с фальшивыми пейсами, – мы узнаем отца Натальи, который в предыдущей сцене умирает в нью-йоркском госпитале. Он же, наконец, говорит:
– Ну, и?
Никто не отзывается. Мучительная, долгая пауза. Мужчины выглядят, как руководство строительного треста МССР, которое узнало,
– Судя по протоколам сионских мудрецов, нам нужно нанести ему раны сюда, сюда и сюда…
При этом он очень осторожно и издалека тычет ножом в те части свертка, в которые, предположительно, и надо бить.
– А потом сюда и так, – говорит он.
Садится. Все переглядываются. Молчание. На пороге комнаты появляется старуха.
– Борюсик, – говорит она.
– Мама, хватит вам уже со своим Борюсиком! – раздраженно говорит мужчина в маске.
– Цыц, – говорит, не меняя тона, старуха, и мужчина сникает.
– Борюсик, – говорит старуха.
– Мама, меня ЗАТРАХАЛИ ваши коты, – говорит старичок.
– Забей пасть, гой несчастный!!! – говорит старуха.
Кот глядит на мужчину в маске с ненавистью. Видно, что они соперничают в этом доме… Наконец, кот Борюсик снова бросается к старухе в ноги. Трется. Старуха поворачивается и уходит. Мужчина с накладными пейсами вынимает из кармана пачку сигарет без фильтра – «Жок» – и закуривает, не отрывая взгляда от младенца. Сосед, так же глядя на ребенка, протягивает руку и вынимает папиросу из пальцев отца Натали. Гасит об стол. Укоризненно качает головой.
– А, ну да, при детях же, – бормочет отец Натали.
– Докуришься ты с этим блядь «Жоком» до рака легких, – говорит мужчина в маске.
– Я? – говорит отец Натали.
– Да я еще всех вас переживу, отродье, – говорит он, и смеется тихонько.
Крупным планом смеющийся рот. Камера отъезжает и мы видим, что это кашляет, задыхаясь, уже постаревший отец Натали. Та сидит на краю кровати в госпитале и глядит на отца с ужасом.
– И вы…? – говорит она.
Мужчина терпеливо взмахивает рукой. Снова комната. Крупным планом показаны лица мужчин. По ним стекает пот. Медленно… капли ползут, как в фильмах Бекмамбетова, который еще не родился. Крупным планом показано, как одна капля падает об стол и разбивается на тысячи микроскопических брызг. Отец Натальи хриплым шепотом говорит (рот с золотыми коронками крупно) :
– Давайте все-таки начнем…
Человек с накладными пейсами так же шепотом поддерживает тему.
– Предлагаю, чтобы первым… первый…
– Чтобы, так сказать, первый кирпичик заложил самый старший и уважаемый из нас, – говорит он.
– И это, – говорит он.
– Товарищ Эфраим Эрлих, – говорят все хором, но шепотом, отчего становятся похожи на хор сумасшедших кубанских казаков (те ведь тоже ряженые – прим. В. Л.).
– Товарищи, – протестуя, шепчет мужчина с идиотской звездой на груди.
Лица остальных непреклонны.
– Товарищи, – шепотом говорит избранный на роль первопроходца товарищ Эфраим Эрлих.
– Не стоит забывать, что я всего лишь кандидат в мастера по шахматам МССР, – говорит он.
– А среди нас есть победитель республиканских соревнований, серебряный призер всесоюзных состязаний, – говорит он.
– Мастер спорта, товарищ Яков Копанский, – говорит он.
– Верно, – снова шепотом поддерживает его кубанский хор семитов-казаков (при их слаженных выдохах зрителю становится понятно, что никакого противоречия в имидже и судьбе певца Розенбаума нет – прим. В. Л).
Выпрямив спину, встает человек, который и оказывается мастером спорта по шахматам, Яков Копанский. У него очень необычная для шахматиста внешность: покатый лоб, маленький злые глазки, уродливое лицо, фигура громилы… Он поправляет на лице маску царя Давида (о том, что это она, мы видим по корявым буквам на лбу, стилизованным под корону – «маскацарядавида») и говорит. У него неожиданно писклявый голос.
– Ну что же, товарищи, – пищит он.
– Кто-то должен решиться, – говорит он пискляво.
Решительно тянется к ножу. Заносит его над свертком. Камера стремительно несется вдоль стола, потом резко взмывает – с ножом, и опускается, внезапно застыв на уровне сантиметров 10—15 от стола. Крупным планом сверток. Мы видим, что младенец открыл глаза.
Их сменяет крупный план глаз собравшихся. Все расширены, понятно, что все в ужасе. Снова лицо младенца с раскрытыми глазами. Он двигает губами. Причмокивает. Яков Копанский сглатывает. Глубоко вдыхает, заносит руку вновь.
– Прекратите! – говорит мужчина в кипе.
– Да что же это такое, товарищи! – говорит он.
– Соломон, Сион, Иегова, – говорит он.
– Сказки идиотские! – говорит он.
– Товарищи, мы с ума сошли! – говорит он, срывая кипу.
– Мы же простые советские люди! – говорит он.
– Да это же сумасшествие, – повторяется он.
Встает. Говорит:
– Я ухожу!