Копи Царя Соломона. Сценарий романа
Шрифт:
Показан мальчишка, который заматерел, бежит по полю зигзагами, заросший, лицо почернело, повадки звериные. Берлога наполовину полна ценностями.
Снова сцена расстрелов. На этот раз среди упавших в ямы – одни мужчины.
Показаны сапоги. Они не немецкие.
Показаны уходящие.
Это советские шинели.
Крупным планом берлога и рядом с ней еще одна – полная ценностей.
Крупным планом лица красноармейцев. Потом спины. Мальчишка глядит
Спрыгивает туда…
Возврат с ретроспективу – хрущевки
–… ть миллионов рублей! – говорит старичок.
– Невероятно… – шепчет Люся, мечтательно.
– Это на рыло, получается, по дв… – говорит громила-шахматист.
– Яков, – укоризненно говорит старичок.
– Не для того мы, евреи, вынесли столько, чтобы делить на брата эти самые несчастные восемнадцать миллионов рублей, – говорит старичок.
– Это деньги, которые мы потратим на сионизм, – говорит он.
– На репатриацию нашего народа туда, где дух нашей веры, – говорит он.
– В Израиль, – говорит он.
Лица собравшихся становятся мечтательными. Они выглядят как советские люди, которым рассказали о колбасе (в принципе, о колбасе они и думают, так что никакого противоречия нет – прим. В. Л.).
– Святая Земля… – говорит Люся мечтательно.
– Да, Люся, – говорит старичок мягко.
– А завари-ка нам еще чайку, – говорит он.
Люся яростно, – как репатриант в аэропорт, – бросается на кухню. Старичок, дождавшись, когда дверь закроется, говорит:
– И я готов сказать вам, где спрятаны сокровища моего брата, Царя Семеновича Соломона, – говорит он.
– При условии, что все они будут обращены нами на исход евреев в святую Землю, – говорит он.
– Потому что именно на это мой брат, уверовавший в Тору, и хотел их отдать, – говорит он и утирает слезу.
Ретроспектива
Комната, полная полуголых женщин, в кресле сидит мужчина, сильно пьяный, но в отличной форме, накачанный, мускулистый. На груди татуировка «ВМФ СССР». Мужчина держит на каждой ноге по две шлюхи – итого четыре, а в правой руке – бутылку с вином «Днестровское», а в левой – папироску «Жок» и карты. Несколько мужчин с картами сидят рядом. Крупным планом – лицо мужчины. В нем угадываются черты мальчика, который прожил несколько лет возле расстрельного рва. Дверь в комнату приоткрывается, мы видим голову в милицейской фуражке.
– А кто там мля? – спрашивает мужчина, не оглядываясь.
–
Мужчина, не оглядываясь, бросает назад две пятидесятирублевки. Мы следим за тем, как они взмывают в воздух, потом камера отрывается от них, показывает люстру – очень дорогую, чешскую, – а когда спускается к двери, та уже закрыта. Купюр нет. Шлюхи хохочут. Дверь снова приоткрывается.
– Нет, ну это уже нагле… – говорит было мужчина.
Замолкает, полуобернувшись. В двери стоит старичок из сцены в хрущевке – а это все происходит в частном одноэтажном доме, один раз можно показать общий план, виноградник, машина, в общем, роскошь, – и качает головой.
– А, поп пришел! – хохочет мужчина.
– Ребе-хренебе! – орет он.
– Бога нет! – кричит он довольно, и все пьют.
– Ая-яй, – говорит мудрый старичок.
– Тратить баснословные богатства на падших женщин и вино… – говорит он.
Глядит с укоризной. Выживший мальчишка – причем для нас сейчас совершенно не очевидна необходимость того, чтобы выжил именно он, – бросает карты на спину шлюхе, которая стоит на четвереньках, как столик, и лепит ей на лоб купюру в 25 рублей.
– Ради того ли твоя несчастная мама… – начинает было старичок.
– А ты мля маму не трожь!!! – кричит мужчина.
Вскакивает, уронив шлюх, и так как их много, возникает некоторый переполох. Мужчина рвет на груди тельняшку. Кричит:
– Где был твой гребанный Бог?!
– Где был твой Бог тогда?! – орет он.
– Да я!!! – орет он.
Что именно он говорит, неважно. Это обычная пьяная истерика взрослого мужчины, который бы все отдал за то, чтобы кое-что подправить в прошлом, но понимает, что это невозможно – на то он и взрослый, – и поэтому ведет себя как ребенок.
– Соломон… – укоризненно говорит ребе…
Мужчина вышвыривает раввина – причем тот одет, что называется, по гражданке, и от раввина в нем одно название, – и захлопывает дверь. Снова крики, ругань, звук бьющейся посуды, смех…
Затемнение. Показана квартира ночью. Мужчина встает, перешагивая через тела, выходит во двор. Расстегивается, и начинает мочиться на столб, с которого свисает провод. Вспышка, искры, яркий свет.
Белый фон.
На фоне появляется лицо ребе.
Общий план: над умирающим от ожогов Соломоном стоит его двоюродный старший брат – наш старичок-раввин, – у которого, почему-то, за спиной торчат два белых крыла.
– Где я… – слабым голосом задает банальнейший вопрос Соломон.