Копия любви Фаберже

Тарасевич Ольга Ивановна

Жанна только начала говорить, но от ее голоса сразу стало не по себе. На таких повышенных истеричных тонах мог разговаривать кто угодно, кроме начальника службы безопасности.

– Андрей! Тебе надо бежать, срочно! Мне звонил следователь, спрашивал, где ты! Я сказала, что не знаю, но он скоро сам вычислит! – кричала Леонова.

– Жанн, не суетись, а? Давай обо всем по порядку. Ты же с утра говорила, какого-то бандюка утром в офисе ловить будут. При чем тут я? Какой следователь? Бандюка поймали?

– Поймали! Но потом… Андрей, в офисе проходит выемка документов. Здание блокировано. Ребята наши не успели отреагировать. Сотрудники спецподразделения только уехали, и

вдруг снова люди в камуфляже… Я вызвала милицию, ментам предъявили какой-то документ, похоже, о смене собственника. Они развернулись и уехали. А потом позвонил следователь, спросил про тебя. Андрей! Ты никогда меня не слушал. Но вот сейчас – просто поверь. Тебе надо уйти из больницы. И спрятаться в надежном месте.

Андрей отвел трубку от уха, почесал затылок. Посмотрел на взволнованное лицо жены, светящуюся от любопытства рожицу журналистки. И недоумевающе поинтересовался:

– А чего мне прятаться, я не понял?

– Тебя хотят задержать по подозрению в убийстве Полины Калининой! – взвизгнула Жанна.

– Какой собственник? Какое убийство? – Андрею показалось, что он сходит с ума. Потом промелькнула мысль: 1 апреля. Ее прогнала другая: Новый год на носу. А может…

– Жанн, ты чего, набухалась, что ли? Ну ты даешь!

– Беги. Адвокатам не звони, потеряешь время! Беги, Андрей!

И разговор прервался.

– Ни фига не понимаю, – пробормотал Захаров, набирая номер компаньона. – Вить, что за лажа? Мне Жанна звонила, говорила про выемку, нового собственника. Ты не в курсах?!

– Ну почему же, – радостно отозвался Виктор. – Ты ведь отказался от своей доли. Продолжай болеть со спокойной душой. Тебе уже совершенно некуда торопиться…

* * *

За спиной лязгнула тяжелая железная дверь камеры, звонко щелкнул замок. Моцарт прислушался к удалявшимся шагам вертухая. Осмотрел крошечную одиночку (все то же, ничего не меняется: зарешеченное окно, параша, умывальник, стол, нары), закашлялся от затхлого спертого воздуха.

На сером потолке в мутных рыжих разводах горела тусклая лампа. Но ее свет лишь подчеркивал убогость обстановки. Свобода, яркая, манящая, свежая, осталась за пределами забора СИЗО лишь час назад. А вырваться из тюрьмы Моцарту уже хотелось так сильно, как будто бы пришлось отмотать очередной долгий срок.

Он стоял посреди камеры как столб, старался не обращать внимания на уже уставшие затекшие ноги. Ботинки без шнурков, спадающие, лишенные ремня брюки. Но все же нет на нем еще тюремной робы. Пока не касаешься предметов, почему-то кажется: скоро на волю. Камера – ненадолго, досадная ошибка. А потом тяжелая дверь скрипнет, а за ней будет разрисованный огнями рекламы вечер, и Цыпленок, и Новый год. И – обязательно – новая жизнь.

За спиной Моцарта и правда скрипнуло, но он, еще не оборачиваясь, сразу понял: дверь закрыта, а вот окошко, через которое подают пайку, приоткрылось.

Он взял алюминиевую миску с дымящимся слипшимся комком каши, кружку светлого жидкого чая. Поставил нехитрый ужин на небольшой стол, намертво прикрученный к полу. Подошел к стене, задрав голову, посмотрел на зарешеченное окошко. В маленьком сером клочке неба виднелись нитки дороги [44] , по которым медленно перемещалась малява [45] . Этот едва заметный клочок бумаги, настойчиво движущийся к своей цели, вдруг вернул Моцарту бодрость и уверенность. Он сел на нары и пробормотал:

44

Тюремная

«почта».

45

Записка.

– Обвинять меня не в чем. Бомба на дне Москва-реки. Да ничего мне не припаяют! Я ж передумал! А что хотел – не доказать…

Когда все было уже готово, продумано до мелочей, оставалось только установить взрывное устройство и активизировать механизм, он вдруг отчетливо понял: не надо, не стоит. Нельзя. Все в прошлом. Жизнь можно начать заново. Нужно начать все с чистого листа! Охота за призраками обойдется слишком дорого, потому что из-за нее потеряется то главное, осознать которое пока еще не получается. Но оно заставляет Цыпленка надевать короткие юбки и румянить бледное личико. А его – торопиться на работу, ругаться в пробках. Это важнее, чем разборки с Захаровым. Хрен с ним, пусть живет, сколько ему отпущено.

Лучше забыть, чем прятаться. Лучше остановиться, чем упасть. Не мстить, а жить! Жить…

Он снова стоял у стены, запрокинув голову, смотрел через решетку на синеющее вечернее небо.

Дверь камеры отворилась, с порога вертухай скомандовал пройти на выход.

«Допрос, – подумал Моцарт и быстро рванул вперед. – Может, еще сегодня успеют ос…»

Грохот выстрела разбивает мысли. Прыгает, как мячик, раскатами эха.

Изумленно смотрит Моцарт на свое распростертое на полу тело, на вытекающую из него струйку крови. В дверях – женщина в белых одеждах… Вертухай орет в коридоре:

– Попытка к бегству!

А потом грубый прокуренный голос смывается чистой студеной водой. Божественной музыкой. Умирающим скорбящим хором. «Lacrimosa».

Полон слез тот день,Когда восстанет из праха,Чтобы быть осужденным, человек.Так пощади его, Боже,Милостивый Господи Иисусе,Даруй ему покой. Аминь.

* * *

Лика Вронская выехала за территорию дачного кооператива, заползла двумя боковыми колесами «фордика» на утрамбованный сугроб, где летом находилась обочина. Включила аварийку, заглушила двигатель и полезла в рюкзак за упаковкой бумажных салфеток. Дорога дрожала, теряла очертания в набегающих на глаза слезах. В таком состоянии вести автомобиль опасно, максимум, куда доедешь – к первому столбу или дереву…

«Куда я вляпалась? – думала Вронская, вытирая глаза. – Что я наделала? А если Андрей действительно убийца? По каким статьям мне Володя предъявит обвинение? Сокрытие сведений, пособничество, введение следствия в заблуждение? Сажают ли в тюрьму беременных женщин?»

Все эти вопросы сводили ее с ума. Количеством. Риторическим характером. Безысходностью.

Еще пару часов назад все было по-другому. Да и мыслей особых в голове не возникало. Побыстрее доехать до родительской дачи, так кстати обнесенной минувшим летом высоким металлическим забором. Отбросить снег от ворот. Кажется, что в домах соседей никого нет, но мало ли что, безопаснее загнать «Форд» на участок, чтобы Андрей и Света выбрались из автомобиля без случайных свидетелей. Включить отопление, показать, где лежит нехитрая еда, крупы, консервы. Объяснить, что в темное время суток следует находиться в цокольном этаже, где размещаются ванная и небольшая комната. На окнах первого этажа и мансарды нет ни ставней, ни жалюзи. И если включить свет или телевизор – в гости запросто пожалуют соседи…