Коплан возвращается издалека
Шрифт:
— Можете сесть! — воскликнула она. — Виски?
— Нет, спасибо.
Он развалился в кресле и закурил «Житан». Она устроилась напротив него на диване.
— Прекрасный уик-энд, не так ли? — проговорил Коплан. — Вы в отличной форме.
— Выше всяких похвал, — подтвердила она, спокойно закуривая свой «Кент». — Казино, прогулки, бесподобная еда, «Ягуар» и небольшой подарок. Словом, роскошная жизнь!
Она встала, чтобы похвастаться жемчужным колье.
— Кониатис привез его мне из Цюриха!
— Браво! Могу себе представить,
— Ему больше, чем мне, так как ему удалось совместить приятное с полезным. В Довилле у него были дела. Кроме того, мне предложено стать его личным секретарем.
— Минуточку, минуточку, не все сразу. Прошу подробного отчета о событиях в хронологическом порядке.
Она втянула в легкие порядочную порцию дыма.
— Мы выехали из Парижа в шесть вечера… — начала она. Затем, демонстрируя удивительную память и безупречное чутье относительно того, чем можно и чем нельзя пренебречь, она рассказала о событиях всех трех дней, проведенных с Кониатисом в Довилле.
Коплан выслушал ее, не шелохнувшись. Дождавшись конца повествования, он вынул из кармана блокнот:
— Повторите все имена.
Она подчинилась, сопроводив перечисление ценными ремарками. Коплан захлопнул блокнот и задумчиво покачал головой.
— Остается поздравить вас, — резюмировал он. — У меня нет слов.
— Я говорила только о конкретном, — сказала она. — Имена, факты. Вас интересует именно это?
— Именно это.
— Теперь, может быть, кое-какие личные впечатления?
— Разумеется! Это не менее важно.
— Заранее предупреждаю, что это субъективные оценки, не более. Если хотите, просто пришедшие в голову мысли.
— Я весь внимание.
— После посещения немца, занимающего в Туржевилле белую виллу, Кониатис стал сам не свой: напряженный, вспыльчивый, насмешливый…
Я не присутствовала при беседе с Хельмутом Хекером, Борисом Гошником и Гансом Гермелингом, но уверена, что дело пахло ссорой. Позже Кониатис сказал мне: «Бизнес — все равно что покер. Когда на руках хорошая карта, можно идти на риск. А со всякой мелочью тем более не грех кинуться вперед сломя голову». Я не поняла его, и он пояснил: «Понимаешь, дорогая моя. люди, боящиеся рисковать, ждут, чтобы вместо них на риск шли другие. Стоит их раскусить — и ими можно манипулировать. Мои милейшие приятели сейчас в панике от моих притязаний. Дней восемь — десять они помашут руками, а затем капитулируют. Я им нужен».
Коплан издал мычание, означавшее, видимо, сомнение.
— Очень многозначительно и не менее загадочно, проговорил он. Может быть, свет на все это прольют сведения о людях, с которыми встретился в Довилле Кониатис… Что касается сделанного вам предложения, то интересно, как к нему отнесется наш шеф. Вы, кажется, должны дать ответ в конце недели?
— Да, не позднее пятницы. Если я соглашусь, он повезет меня в Рим. Он хочет воспользоваться этой поездкой, чтобы ввести меня в курс дела.
— Сколько
— Не меньше пяти дней. Возможно, и больше, если встречи, которые пройдут там, принесут плоды.
Коплан, опустив голову, задумчиво теребил подбородок и не произносил ни слова.
— Довольно досадная история, — наконец вымолвил он.
— История?
— Идея нанять вас личным секретарем.
— Вот как? — удивилась она. — А я думала, что вы будете удовлетворенно потирать руки. Ведь сделавшись помощницей своего любовника, я окажусь в идеальном положении, чтобы выполнять задание, не так ли? Я смогу совать нос в любые его дела.
— Несомненно, но это обоюдоострое оружие. Когда к чувствам добавляются профессиональные узы, разрыв становится весьма проблематичным. Служба никогда не собиралась отдавать вас Кониатису с потрохами… Чувствую, что все это может привести к предложению руки и сердца.
— О, здесь нам опасаться нечего. Мы обсудили все раз и навсегда и пришли к согласию: о замужестве речь не зайдет. Кониатис всегда был убежденным противником супружества. Он даже процитировал мне Шекспира: «Лучше быть хорошо повешенным, чем плохо женатым».
— Грош цена таким клятвам! Помяните мое слово: никуда он не денется… Подождите, стоит ему удостовериться, что вы есть женщина его жизни и что брак с вами окажется удачным…
— Доверьтесь мне. Когда вы отдадите мне приказ порвать с ним, за мной дело не станет. Я стану до того противной, до того гнусной, что от нашей чудесной любви останется мокрое место.
— Допустим, — с сомнением пробормотал Франсис. — Но вот еще что. Начав сотрудничать с Кониатисом, вы попадете в гущу событий, и кто знает, куда это вас заведет…
— То есть?
— Будем логичны: если Службе общей безопасности понадобились сведения о Кониатисе, значит, с его делишками не все чисто.
Моник прыснула со смеху и произнесла едким тоном, к которому она переходила без малейших усилий:
— Представьте, мне это тоже приходило в голову! Кониатис — шпион на службе иностранной державы? Забавно, вы не находите? За какую-то неделю быть завербованной двумя враждующими организациями! Роман да и только.
— Ничего смешного. Бывает и такое. И нередко кончается плохо.
— Клянусь, я подумала и об этом, — не уступала и она. — Очутившись с Кониатисом в этой вилле, там, в Нормандии, я почувствовала беспокойство: все так загадочно! Ни дать ни взять — логово заговорщиков!
— Все возможно, — согласился Коплан.
— Кониатис чертовски годится для роли заправилы шпионской сети, вы не находите? Его занятия позволяют ему собирать горы интересных сведений и обеспечивают полнейшую свободу передвижения.
— Да еще посвящен во все тонкости, — подхватил Коплан. — Его опыт вращения в высоких сферах экономики и финансов позволяет ему оценивать подлинную стоимость конфиденциального шепотка на ушко. Отсюда и его процветание.