Копытные звери
Шрифт:
«Все это хорошо, пусть ты б повелевала,
По крайней мере нас повсюду б не швыряла,
А прихоти твои нельзя нам исполнять;
Да, между нами ведь признаться,
Коль ты имеешь право управлять,
Так мы имеем право спотыкаться И можем иногда, споткнувшись — как же быть,— Твое Величество об камень расшибить».
Смысл этой басни всякий знает...
Но должно — тс! — молчать: дурак — кто всё болтает.
1803
Река
За правду колкую, за истину святую,
За сих врагов царей, деспот Вельможу осудил: главу его седую Велел снести на эшафот.
Но сей успел добиться Пред грозного царя предстать —
Не с тем, чтоб плакать иль крушиться,— Но, если правды не боится,
То чтобы басню рассказать.
Царь жаждет слов его; философ не страшится И твердым гласом говорит:
«Ребёнок некогда сердился,
Увидев в зеркале свой безобразный вид:
Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился,
Что может зеркало разбить.
Наутро же, гуляя в поле,
Свой гнусный вид в реке увидел он опять.
Как реку истребить? — Нельзя, и поневоле Он должен был и стыд и срам питать.
Монарх, стыдись! Ужели это сходство Прилично для тебя?..
Я — зеркало: разбей меня,
Река — твое потомство:
Ты в ней найдешь еще себя».
Монарха речь сия так сильно убедила,
Что он велел ему и жизнь и волю дать...
Постойте, виноват! — велел в Сибирь сослать,
А то бы эта быль на басню походила.
сон
— Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить? От смеха ты почти не можешь говорить.
Какие радости твой разум восхищают,
Иль дёньгами тебя без векселя ссужают?
Иль талия тебе счастливая пришла И двойка трантель-ва на выдержку взяла?
Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь?
:— Ах! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь! Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшел:
Я ноньче Петербург совсем другим нашел!
Я думал, что весь свет совсем переменился: Вообрази — с долгом Н[арышки]н расплатился: Не видно более педантов, дураков,
И даже поумнел 3 [агряжск] ой, С[вистун]ов!
В несчастных рифмачах старинной нет отваги,
И милый наш Марин не пачкает бумаги,
А, в службу углубясь, трудится головой:
Как, заводивши взвод, воврёмя крикнуть: стой! Но больше я чему с восторгом удивлялся: Ко[пь]ев, который так Ликургом притворялся, Для счастья нашего законы нам писал,
Вдруг, к счастью нашему, писать их перестал.
Во всем счастливая явилась перемена,
Исчезло
Не видно более ни жалоб, ни обид,
Ну, словом, город взял совсем противный вид. Природа красоту дала в удел уроду,
И сам Л[ава]ль престал коситься на природу, Б[агратио]на нос вершком короче стал,
И Д[иб]ич красотой людей перепугал,
Да я, который сам, с начала свово века,
Носил с натяжкою названье человека,
Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю:
Откуда красота, откуда рост — смотрю;
Что слово — то bon mot ', что взор — то страсть вселяю, Дивлюся — как менять интриги успеваю!
Как вдруг, о гнев небес! вдруг рок меня сразил: Среди блаженных дней Андрюшка разбудил И всё, что видел я, чем столько веселился —
Всё видел я во сне, всего со сном лишился.
1803
1 bon mot (франц.) — острое словцо. (Примеч. ред.)
Орлица, Турухтан и Тетерев
Орлица Царица Над стадом птиц была,
Любила истину, щедроты изливала,
Неправду, клевету с престола презирала.
За то премудрою из птиц она слыла,
За то ее любили,
Покой ее хранили.
Но наконец она Всемощною Рукой,
По правилам природы,
Прожив назначенные годы,
Взята была судьбой,
А попросту сказать — Орлица жизнь скончала; Тоску и горести на птичий род нагнала;
И все в отчаяньи горчайши слезы льют, Унылым тоном И со стоном Хвалы покойнице поют.
Что сердцу горестно, легко ли то забыть?
Слеза — души отрада И доброй памяти награда.
Но — как ни горестно — ее не возвратить... Пернаты рассуждают И так друг друга уверяют,
Что без царя нельзя никак на свете жить И что царю у них, конечно, должно быть!
И тотчас меж собой совет они собрали И стали толковать,
Кого в цари избрать?
И наконец избрали...
Великий боже!
Кого же?
Турухтана!
Хоть знали многие, что нрав его крутой, Что будет царь лихой,
Что сущего тирана Не надо избирать,
Но должно было потакать —
И тысячу похвал везде ему трубили: Иной разумным звал, другие находили, Что будет он отец отечества всего, Иные клали всю надежду на него, Иные до небес ту птицу возносили,