Корабельная сторона
Шрифт:
— Ну и спишь ты, как мертвый, — говорит он, — насилу добудился. Что так? Или поздно лег?
— Не-ет, — краснеет Санька. — Пап, — переводит он разговор на безопасную для себя тему, — а шпионов ловить трудно?
— Нелегко, — усмехается старший Подзоров, прищуривая голубые с грустинкой глаза.
— Тоже скажешь, «нелегко», а сам вон какой сильный и приемы специальные знаешь, — возражает Санька. — От тебя ни один бандит не уйдет!
— Да, уж если дело дойдет до схватки, не оплошаю, — соглашается Григорий Григорьевич, —
— Пап, а ты пятак пальцами согнуть можешь? Я в одной книге читал, так в ней герой не только пятак, железную кочергу в узел завязывал!
— С Кочергой я, пожалуй, не справлюсь, а с пяком попробовать можно...
Григорий Григорьевич выгреб из кармана горсть мелочи. Среди серебра и бронзовых «троек» с «семишниками» тускло поблескивал медный, «стеганый» пятак. Поместив его между средним и указательным пальцем, Подзоров-старший стал давить на середину большим. Пятак медленно, словно бы нехотя, стал прогибаться, сильнее, сильнее...
— Идет! Идет! — заплясал Санька. — «Вот так мы — молодцы! Вот так мы — богатыри!»
Сложив пятак вдвое, Григорий Григорьевич протянул монету сыну:
— На, береги. Когда-нибудь расскажешь своим детям, какой у них был дед...
— Вот здорово-то! — ликовал Санька, подбрасывая монету, — а что, если мне попробовать?
— Попробуй, — поощрил отец, — только сначала сходи на кухню.
— Зачем?
— Каши поешь...
— Я с тобой, как мужчина с мужчиной, а ты со мной, как с дитенком, — обиделся Санька. — А мне уж двенадцать!
— Возраст у тебя, прямо скажем, преклонный!.. Торопись делать геройские дела, а то опоздаешь.
— Опять смеешься! — Санька надул губы.
— На холодец, — Григорий Григорьевич щелкнул сына пальцем по губе, — к завтраку в самый раз, с горчичкой!.. Ну, ладно, ладно, Еруслан Лазаревич, мир?
Но Санька не хотел мириться:
— А пистолет подержать дашь?
— Дам, если умоешься за десять секунд.
— Да я за три!.. Считай!.. — И Санька со всех ног бросился к умывальнику.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сенька и Кимка спали в эту ночь безмятежно, не то что Санька, хотя байковое одеяло, расстеленное ими прямо на ребристый настил балкона, и старая фуфайка в головах, казалось бы, райского отдыха не гарантировали. И тем не менее они блаженствовали. Зато пробуждение ребят было невеселым.
В пятом часу утра с первыми проблесками зари громыхнула входная дверь и хриплый командирский бас пророкотал:
— Татарский э-сс-кадрон, шашка наголо!..
Это вернулся из очередного «путешествия» Кимкин отчим. Он, растолкав мальчишек не очень ласковыми пинками, приказал им построиться сначала в одну шеренгу, потом в две. Ребята выполнили команду, правда, без особой охоты. Командир поворчал для порядка, пригрозил нерадивых
Маленький, кривоногий, с черной повязкой на правом глазу, бывший буденновец выглядел довольно комично. Но Сенька с Кимкой не смеялись, они-то знали сколько настоящих геройских подвигов за спиной у этого человека. Не зря же Семен Михайлович наградил своего комвзвода именным оружием. Сейчас оно находится в музее.
— Ему бы и орден дали, — Кимка с гордостью посмотрел на Сеньку, — если бы под Варшавой пулей глаз не выбило...
А лихой вояка входил в раж: команда следовала за командой, и их надо было выполнять. В конце концов ребятам это надоело, и они, послав неистового комвзвода ко всем чертям, выскочили на лестницу, хохоча во все горло. А вслед им неслось:
— Зарублю, дезертиры! Эс-с-ска-дрон, шашки наголо!..
Усевшись верхом на перила, Сенька с Кимкой скатились на первый этаж.
В квартире № 21 приоткрылась входная дверь. В образовавшуюся щель выглянула заспанная физиономия пожарничихи.
— Опять ты! Я вот тебе, окаянный, надаю по шеям, чтобы не будил людей ни свет ни заря!..
Кимка показал ей язык и выскочил на улицу.
Улица встретила мальчишек солнечной тишиной. Все добрые люди еще досматривали сны, лишь в ближнем перелеске отчаянно пересвистывались птахи, да расфранченные петухи, выпячивая перед суматошными курами генеральские груди, хрипло голосили о том, что нынче суббота и те, кто не очень настроен попасть в праздничный суп, должны поскорее уносить ноги из курятников.
— Сообразительный малый, — кивнул Кимка на огненного петуха, похожего на брандмайора, — так гордо тот нес свой гранатовый гребешок.
— Ко-ко-ко! — сердито протарахтел Петька, наверное вспомнив стрелу, просвистевшую вчера у него над головой.
— Узнает?! — съязвил Сенька.
— Узнает... И как это я промазал? А какой красавец!..
— Чей?
— Мамо его знает.
— Мамо? Кто это?
— Не кто, а поговорка такая! А петух вроде пожарничихин. Не злая тетя-мотя, а горластая — страсть! И хозяин ее — человек подходящий. Усы у него, как у Буденного, только потоньше. Шофером на пожарной машине работает. Взрослые зовут его почему-то Поддубным, а мальчишки — тараканом.
— И такому человеку ты хотел причинить зло! — покачал черноволосой головой Сенька, сгоняя с лица невольную ухмылку.
— Подумаешь, «зло»!.. Да у нее одних петухов пять штук, а кур так и не сосчитать!
— Тогда ты молоток!
— Может, тогда вон того нахала подстрелим? — загорелся Кимка, — гляди, как возле пеструшки увивается!
— Не надо, шум будет, а нам это противопоказано! — Сенька с удовольствием выговорил новое словцо, услышанное недавно в больнице, куда Мститель заходил на профилактический медосмотр.