Корабль для уничтожения миров
Шрифт:
А потом заработали холодные дюзы, и «Рысь» начала разворачиваться носом к риксскому крейсеру. Из-за образовавшейся микрогравитации незакрепленные части кожуха снова расшалились, но члены бригады успели прикрепить к ним скобы и тросы, и вскоре весь летавший по отсеку металл был усмирен. И все же при тусклом свете и возникшей из-за микрогравитации качке ощущение у всех создалось такое, словно они очутились в трюме какого-то допотопного военного корабля посреди штормящего моря.
Фрик непроизвольно глянул туда, где во вторичном зрении всегда демонстрировалось время, но ничего не увидел. Поля, которые создавали синестезию, обладали высокой проникающей
Фрик выругал себя за то, что не захватил механический хронометр. Неужели были времена, когда люди изобрели это экзотическое устройство?
– Ты, – сказал Фрик, – указав на девушку-старшину, – начинай считать.
– Считать, сэр?
– Да. Теперь твоя работа – считать вслух. Начинай… с трехсот восьмидесяти и считай обратно. Медленно, будто отсчитываешь секунды.
Взгляд старшины озарился пониманием, и она негромко начала:
– Триста восемьдесят, триста семьдесят девять…
Слушая ее голос, Фрик сокрушенно покачал головой. Он использовал высококвалифицированного члена экипажа в качестве часов, подумать только! Еще чуть-чуть – и начнется доставка донесений, написанных от руки.
Фрик обвел сердитым взглядом зону размещения генератора. Повсюду ужасающе медленно задвигались тяжелые и неповоротливые куски металла, каждый из которых был опутан надежной паутиной тросов. Эти тросы-кабели имели собственный запас кинетической энергии, они были изготовлены из витого углерода, способного растягиваться и сжиматься. Такая чисто механическая движущая сила для риксских датчиков была невидима, но с ее помощью было легче протащить по кораблю невесомые, но массивные плиты бронированного сплава.
Фрик огляделся по сторонам в поисках подчиненного, у которого были бы не заняты руки.
– Вы, – позвал он.
– Сэр?
Фрик продемонстрировал свои голые руки.
– Раздобудьте мне перчатки.
Примерно через триста семьдесят секунд риксы могли превратить всех на борту «Рыси» в желе, но будь он проклят, Уотсон Фрик, если до этого времени его расплющит какая-нибудь мерзкая железяка.
Кэтри Хоббс никогда не слышала, чтобы в командном отсеке было так тихо.
Теперь, когда не работало синестезическое поле, большинство панелей управления стали безжизненно-серыми. Хоббс редко задумывалась о том, насколько мало было материальных среди тех экранов и пультов, которыми она пользовалась каждый день. Казалось, будто в командном отсеке все обернули шероховатыми серыми оболочками, будто неработающие модели. В свете красных аварийных огней виднелись считанные жирные кнопки, которые никак не зависели от вторичного зрения. Большой воздушный экран, обычно занимавший большую часть отсека, теперь заменился маленьким плоским аварийным экраном, демонстрировавшим изображение только на одном уровне зрения, да и то – со «снегом».
В этом тусклом царстве первичного зрения члены командного состава передвигались как в тумане. Казалось, синестезия им всем приснилась и они вдруг одновременно очнулись от этого сна.
На самом деле их обескураженность никакого значения не имела. Они мало что могли бы сделать сейчас, когда «Рысь» двигалась, пребывая в режиме почти полной темноты. Пилоты следили за работой
На таком расстоянии риксские датчики обладали очень высокой чувствительностью. Можно было пользоваться только самой примитивной электроникой.
Хоббс подумала о бригаде монтажников под руководством Фрика. Сейчас они, по идее, уже должны были установить импровизированную броню на новом месте. Хоббс повернула тугой тумблер на пульте, пытаясь разыскать бригаду. Вместо обычной волны звуков, доносившихся с нижних палуб, звучал приглушенный гул голосов. Связные диалоги передавались только по системе проводной связи с помощью передатчиков, установленных в главных отсеках корабля. Маломощными портативными рациями разрешалось пользоваться только по приказу капитана. На таком расстоянии риксские датчики могли засечь излучение от пакетика с лапшой, снабженного системой микроволнового самоподогрева. Пришлось отключить даже медицинские эндоустройства. Протезы капитана Зая не работали, он не мог подняться с капитанского кресла. Двигалась только его здоровая рука, а протезированная застыла в таком положении, что казалось, держать ее так должно быть больно.
– Как они там, Хоббс? – спросил Зай. Его голос казался таким мягким, таким человечным сейчас, без привычного усиления на канале прямой связи с капитаном.
– Я… – Хоббс продолжала вертеть ручку настройки и прислушиваться к тому, что происходит в разных отсеках корабля. Этот допотопный способ поиска ужасно раздражал, от него можно было сойти с ума.
Миновало десять мучительных секунд, и Хоббс была вынуждена признаться:
– Я не знаю, сэр.
Ответив так, Хоббс попыталась припомнить, а отвечала ли она хоть раз капитану вот так.
– Не волнуйтесь, Хоббс, – сказал Зай и улыбнулся ей. – Наверное, они где-то между двумя пунктами связи. Дайте мне знать, когда они выйдут на связь.
– Хорошо, сэр.
Несмотря на то что капитан фактически лишился обеих ног и одной руки, его, похоже, не удручала та слепота, которую принес с собой царящий на борту фрегата режим затемнения. Хоббс вдруг поняла, что Зай пишет авторучкой на бумаге.
Он заметил, как оторопело его старший помощник смотрит на древнее приспособление для письма.
– Может быть, пока это не закончится, нам придется прибегнуть к системе посыльных, Хоббс, – объяснил Зай. – Вот я и решил поупражняться в каллиграфии.
– Не уверена, сэр, но, похоже, смысл последнего слова мне незнаком.
Зай снова улыбнулся.
– На Ваде без хорошей отметки по чистописанию школу не закончишь, Хоббс. Знаете, древние искусства время от времени всегда возвращаются.
Хоббс кивнула. Слово «чистописание» она поняла.
– А на утопианских планетах искусства древности не слишком почитаются, верно?