Корабль Иштар. Семь ступеней к Сатане
Шрифт:
Сквозь свист бича послышалось рычание Зачеля:
— Собака! Отродье свиньи! Ты сошел с ума? Убить тебя?
Под ударами хлыста Сигурд, сын Тригга, задрожал. Он посмотрел на Кентона, на губах его появилась кровавая пена. И Кентон вдруг понял, что это не от боли ударов — от стыда и гнева. Удары вызывали кровотечение из сердца, могли разорвать его…
И Кентон, откинувшись, заслонив собою окровавленную спину, принял удары на себя.
— Ха! — закричал Зачель. — Ты тоже хочешь? Ты ревнуешь к поцелуям моего кнута? Что ж — получи их сполна!
Хлыст безжалостно свистнул и ударил, свистнул и ударил. Кентон стоически
Когда он овладеет кораблем!
— Остановись! — Сквозь затянутые болью глаза он увидел наклонившегося через перила барабанщика. — Ты хочешь убить раба? Клянусь Нергалом, если ты сделаешь это, я попрошу у Кланета разрешения приковать тебя на его место!
Потом мрачный голос Зачеля:
— Греби, раб!
Молча, почти теряя сознание, Кентон склонился к веслу. Северянин взял его за руку, сжал ее в железном захвате.
— Я Сигурд, сын Тригга! Внук Ярла! Хозяин драккаров! — голос его звучал негромко, но в нем был отзвук скрещивающихся мечей; он говорил, закрыв глаза, будто стоял перед алтарем. — Теперь между нами кровное братство. Кентон из Эйрна! Мы с тобой — кровные братья. Клянусь кровавыми рунами на твоей спине, которую ты подставил вместо моей. Я буду твоим щитом, как ты был моим. Наши мечи всегда будут заодно. Твои друзья — мои друзья, твои враги — мои враги. И моя жизнь — твоя, если понадобится! Клянусь Всеобщим Отцом Одином и всеми богами — я, Сигурд, сын Тригга! И если я нарушу эту клятву, пусть жалят меня ядовитые змеи Гелы, пока не увянет Ягдразил, древо жизни, и не наступит Рагнарк — ночь богов!
На сердце у Кентона стало тепло.
Пожатие северянина стало еще сильнее. Затем он разжал руку и склонился к веслу. Ничего больше не было сказано, но Кентон знал — клятва скреплена.
Щелкнул бич надсмотрщика, раздался резкий свисток. Четыре передних гребца высоко подняли весла и положили их в ниши. Викинг поднял свое весло и положил в такое же углубление.
— Садись, — сказал он. — Сейчас нас вымоют и накормят.
Тут на них полилась вода. Прошли два смуглых человека, обнаженные по пояс, со спинами, покрытыми шрамами. В руках они держали ведра. Подняв их, они вылили воду на двух следующих гребцов. Потом повернулись и ушли по узкому проходу между скамьями. Тела у них были мощные, а лица — как будто с древней ассирийской фрески, узкие, с, крючковатыми носами, с полными губами. Но на этих лицах не было признаков разума. Глаза их были пусты.
Они вернулись с другими ведрами, вылили воду на под и чисто вымыли его. Два других раба поставили на скамью между Кентоном и северянином грубую тарелку и чашку. На тарелке лежали десяток длинных стручков и груда круглых лепешек, напоминающих хлеб из маниоки, которые в тропиках пекут на солнце. Чашка была наполнена темной густой жидкостью пурпурно-красного цвета.
Кентон пожевал стручки. Они были мясистые и вкусом напоминали мясо. Круглые лепешки имели вкус того, что они напоминали, — хлеба из маниоки. Жидкость оказалась крепкой, ароматной, с привкусом брожения. В этой еде и питье была сила. Северянин улыбнулся ему.
— Теперь хлыста нет, можно, говорить, только негромко, — сказал он. — Таково правило. Поэтому, пока мы едим и пьем, задавай вопросы без страха, красный брат.
— Прежде всего я хотел бы узнать две вещи
— Пища из разных мест, — ответил викинг. — Это корабль колдунов, к тому же проклятый. Он нище не может надолго останавливаться, и нигде его не ждут. Да, даже в Эмактиле, которая полна колдунами. Когда корабль приходит в гавань, на него несут пищу и такелаж торопливо и с опаской. Все это быстро грузят на корабль и отплывают, чтобы владеющие им демоны не рассердились и не уничтожили их. У них сильное колдовство — у этого бледного сына Гелы и у женщины на белой палубе. Иногда она мне кажется дочерью Локи, которого Один заковал в цепи за его злобность. А иногда я считаю ее дочерью Фреи, матери богов. Но кто бы она ни была, она прекрасна и у нее великая душа, У меня к ней нет ненависти.
Он поднес чашку к губам.
— Как я появился здесь, — продолжал он, — это длинная история. Я плыл на юг во флоте Рагнара Красное Копье. Мы отплыли на двенадцати больших драккарах… И плыли на юг через множество морей, грабя по пути. Потом из оставшихся десяти драккаров шесть приплыли в город в земле египтян. Очень большой город и полон храмов богов со всего мира — кроме наших.
Нас рассердило, что среди этих храмов нет храма Всеобщего Отца Одина. Мы разгневались. И вот однажды вечером, когда мы выпили много крепкого египетского вина, мы вшестером решили захватить храм, выбросить оттуда его бога и отдать его Одину.
Мы пришли к храму и вошли в него. Это был темный храм, полный черных одежд, как эти, на корабле. Когда мы объяснили им, что собираемся сделать, они зажужжали, как пчелы, и бросились на нас волчьей стаей. Мы тогда многих убили. И захватили бы храм для Одина, воюя вшестером в кольце врагов, но тут — затрубил рог.
— Он призывал помощь? — спросил Кентон.
— Вовсе нет, кровный брат, — ответил Сигурд, — Это был колдовской рог. Рог сна. Он навеял на нас сон, как ветер бросает брызги пены на паруса. Он превратил наши кости в воду, наши красные мечи выпали из рук, которые больше не могли держать их. И мы упали, охваченные сном, упали среди мертвых.
Проснулись мы в храме. Мы решили, что это тот же самый храм: он был темный, и в нем полно жрецов в черных одеждах. Мы были закованы в цепи, нас высекли и превратили в рабов. И тут мы узнали, что находимся не в земле египтян, а в городе, который называется Эмактила, на острове колдунов в море, и все это, как я думаю, в мире колдунов. Долго я был рабом у черных жрецов, я и мои товарищи, пока меня не приволокли на этот корабль, который бросил якорь в гавани Эмактилы. И с тех пор я сижу у весла, смотрю на их колдовство и стараюсь уберечь свою душу.
— Рог, который насылает сон! — удивленно сказал Кентон. — Я не понимаю этого, Сигурд.
— Поймешь, товарищ, — мрачно сказал Сигурд. — Скоро поймешь. Зачель хорошо играет на нем… слушай… он начинает.
Сзади послышался звук рога — глубокий, монотонный, густой звук. Низкий, дрожащий, длительный, он забирался в уши и через них, казалось, проникал в каждый нерв, касался его, ласкал, погружал душу в наркотический транс.
Нота монотонно тянулась, навевая сон.
Гневные глаза викинга были напряжены в борьбе со сном. Медленно, медленно его веки сомкнулись. Руки расслабились, и пальцы разжались, тело покачнулось, голова свесилась на грудь. И он упал на скамью.