Корабль Иштар. Семь ступеней к Сатане
Шрифт:
Кентон опустил руки на шелковые тряпки, в которые были завернуты его ноги, пальцы его как бы бесцельно начали отрывать нити, сминать их и собирать в шелковые цилиндрики. Он продолжал работать, викинг не обращал на него внимания. И вот он сделал две пробки. Зажал одну ладони, потер лицо и незаметно всунул пробку в ухо. Немного подождал, закрыл второе ухо. Рев ветра превратился в шепот.
Медленно, незаметно вынул пробки, скрутил еще нити. Снова заткнул уши. Теперь слышалось только слабое далекое бормотанье. Удовлетворенный, он сунул пробки за
Корабль летел вперед. Вскоре пришли рабы и вылили на них с викингом ведра с водой, принесли им еду и питье.
Перед самым началом сна Кентон опустил голову на скамью, держа в пальцах шелковые цилиндрики. Быстро засунул их в уши. И расслабил все мышцы. Монотонный звук рога превратился в еле слышное жужжание. Но даже и теперь его охватывал сон. Кентон боролся с ним, отгонял его. Жужжание прекратилось. Он слышал, как рядом прошел надсмотрщик, посмотрел ему вслед сквозь сомкнутые ресницы. Надсмотрщик поднялся на корму и исчез в каюте Кланета.
Черная палуба пуста. Как бы ворочаясь во сне, Кентон перевернулся, опустил руку со скамьи, оперся на нее и взглянул на то, что находилось за ним.
Он услышал смех, золотой, звонкий. По краю палубы шла Шарейн, рядом с ней черноволосая Саталу. Шарейн села, распустила волосы, золотое облако рассыпалось по плечам, и она сидела будто под ароматным шелковым красно-золотым тентом. Саталу приподняла золотистую прядь, начала расчесывать ее.
И сквозь эту прекрасную паутину глаза Шарейн устремились на него. Невольно он раскрыл свои, взглянул в ее полураскрытые зрачки. Она удивленно выдохнула, привстала, в изумлении глядя на него.
— Он не спит! — прошептала она.
— Шарейн! — выдохнул он.
Он видел, как краска покрыла ее лицо, оно стало надменным. Она подняла голову, нарочито принюхалась.
— Саталу, — сказала она, — тебе не кажется, что очень воняет из трюма? — Она сморщила нос. — Да, я уверена. Как на старом базаре рабов в Уруке, когда приводили новых рабов.
— Я… я не заметила, госпожа, — запинаясь, ответила Саталу.
— Ну, конечно, — голос Шарейн стал безжалостен. — Вот он сидит, новый раб. Странный раб, который спит с открытыми глазами.
— Но он… не похож на раба, — девушка по-прежнему запиналась.
— Неужели? — ласково спросила Шарейн. — Что с твоей памятью, девушка? Каковы признаки раба?
Черноволосая девушка не ответила, низко склонилась над локонами госпожи.
— Цепь и следы кнута, — насмехалась Шарейн, — вот признаки раба. И у этого нового раба они есть — множество.
Кентон по-прежнему молчал, не отвечая на насмешки, не двигаясь; он на самом деле едва слышал ее, упиваясь ее красотой.
— Ах, мне снился человек, который пришел ко мне с великими словами, носитель обещаний, надежда моего сердца, — вздохнула Шарейн. — Я открыла ему свое сердце — в том сне, Саталу. Все сердце! А он ответил мне ложью, и его обещания оказались пустыми, и мои девушки побили его. А теперь мне кажется, что там сидит этот лжец и слабый человек из моего сна, и на спине
— Госпожа! О, госпожа! — прошептала Саталу.
Кентон хранил молчание, хотя насмешки стали жечь его.
Неожиданно она встала, просунула руки сквозь сверкающие пряди.
— Саталу, — прошептала она, может ли мой взгляд разбудить раба? Может ли раб, особенно молодой и сильный разорвать свои цепи — ради меня?
Она качнулась, обернулась; сквозь тонкую одежду сверкнули изящные розовые округлости грудей и бедер. Она широко раскинула сеть своих волос, посмотрела сквозь них на него шаловливым взглядом. Прихорашиваясь, выставила вперед розовую ногу, колено с ямочкой.
Он безрассудно поднял голову, кровь ударила ему в лицо.
— Цепи будут разорваны, Шарейн! — воскликнул он. — Я разорву их — не сомневайся. И потом…
— И потом, — повторила она, — потом мои девушки снова побьют тебя, как и раньше! — Она усмехнулась и отвернулась.
Он следил, как она уходит, кровь билась в его висках, как барабан. Он заметил, что она остановилась и что-то шепнула Саталу. Черноволосая девушка обернулась и сделала ему предупреждающий жест. Он закрыл глаза и опустил голову на руки. И услышал шаги Зачеля, спускавшегося в яму. Прозвучал свисток.
Но если она смеялась над ним, почему предупредила об опасности?
Шарейн снова смотрела на него с палубы.
С того первого раза прошло время, но как измерить его в этом заколдованном мире, Кентон не знал. Как и корабль, он запутался во вневременной паутине.
Сон за сном лежал он на скамье, ожидая ее. Она не выходила из каюты. Или если и выходила, то не попадалась ему на глаза.
Он не рассказывал викингу, что сумел разорвать чары сна. Сигурду он предан душой и телом. Но он не был уверен в хитрости северянина, не был уверен, что тот сумеет изобразить сон, как это делал Кентон. Он не мог рисковать.
И вот Шарейн стояла и смотрела на него с палубы возле изумрудной мачты. Рабы спали. На черной палубе никого не было. И в лице Шарейн не было насмешки. И когда она заговорила, слова ее нашли отклик в его сердце.
— Кто бы ты ни был, — шептала она, — две вещи ты можешь делать. Пересекать барьер. Оставаться бодрствующим, когда другие рабы спят.
Ты сказал, что можешь разорвать цепи. Поскольку те две вещи ты можешь делать, я верю, что и третья может оказаться правдой. Если только…
Она помолчала; он прочел ее мысли.
— Если только я не солгал тебе, как лгал раньше, — спокойно сказал он. — Что ж, я тебе не лгал.
— Если ты разорвешь цепи, — сказала она, — ты убьешь Кланета?
Он сделал вид, что думает.
— Зачем? Зачем? — в голосе ее звучало презрение. Разве он не заковал тебя в цепи? Не высек тебя? Не сделал тебя своим рабом?
— А разве Шарейн не прогнала меня копьями? — спросил он. — Разве не Шарейн сыпала мне соль на раны своими насмешками? Своим смехом?