Корабль Иштар. Семь ступеней к Сатане
Шрифт:
И вдруг я ощутил на себе чей-то взгляд. За мной следят. Я лежал лицом к окну. Глубоко, как во сне вздохнул, и повернулся, закрывая лицо рукой. Под ее укрытием чуть приоткрыл ресницы. Через мгновение из-под шпалеры показалась белая рука, отвела шпалеру в сторону, и в комнату вошла Дахут. Пряди ее волос спускались до талии, на ней тончайшее неглиже, невероятно хороша. Беззвучно, как одна из ее теней, она подошла к кровати и остановилась, глядя на меня.
Я заставлял себя дышать ровно, как будто крепко сплю. Она была так хороша, что мне это удавалось с трудом. Она подошла еще ближе и склонилась надо мной.
И вдруг, так же неожиданно, я понял, что она ушла. Открыл глаза. В комнате другой запах, незнакомый, смешивался с запахом моря. Он действовал бодряще. Вдохнув его, я почувствовал, как мое оцепенение рассеивается. Я сел, совершенно не испытывая сонливости, настороже. На столике у кровати мелкое металлическое блюдо. На нем груда листьев, похожих на папоротник. Они дымятся, и дым пахнет так бодряще. Я прижал листья, дым и запах исчезли.
Очевидно, это противоядие от состояния оцепенения; и столь же очевидно, никто не сомневается, что я спал не пробуждаясь всю ночь.
И возможно, пришло мне в голову, зал, заполненный тенями, и муха на дверной ручке, жужжащая голосом Ральстона, — все это лишь производное наркотика, воздействие на подсознание, фантастически искажающее окружающую действительность и навязывающее это сознанию.
Может, на самом деле, я всю ночь проспал. Может, мне только снилось, что я выходил в полный тенями зал… бежал из него и прятался за дверью… и пение мне только приснилось.
Но если нет ничего, чего мне нельзя было бы увидеть и услышать, зачем тогда меня закутали в это сонное одеяло?
В одном я был уверен. Мне не приснилось, что Дахут заходила в мою комнату с листьями.
А это означает, что я реагировал не совсем так, как они рассчитывали, иначе я не проснулся бы и не увидел ее. Счастливая для меня ошибка, каковы бы ни были ее причины. Если усыпление повторится, я смогу использовать листья.
Я подошел к шпалере и поднял ее. Никаких отверстий, стена внешне сплошная. Конечно, есть какая-то потайная пружина, но я решил не искать ее. Открыл дверь: задвижки на ней гарантировали уединение. Взял оставшиеся листья, положил их в конверт и сунул в кобуру Мак-Кенна. Потом выкурил с полдесятка сигарет и добавил их пепел к кучке на блюде. Столько пепла было бы, если бы все листья сгорели. Может, никто и не стал бы проверять, но кто знает?
Семь часов. Нужно ли мне одеваться и вставать? Через сколько времени должно подействовать противоядие? Я не знал этого и не хотел допускать ошибки.
Спать подольше гораздо безопасней, чем проснуться слишком рано. Я снова лег. И действительно уснул, честно и без сновидений.
Когда я проснулся, кто-то выкладывал мою одежду. Лакей. Блюдо с пеплом исчезло. Было полдевятого. Я сел, зевнул, и лакей с древней покорностью сообщил, что ванна для владыки Карнака готова. О чем бы ни думал владыка Карнака, это сочетание древнего раболепия и современных удобств заставило меня рассмеяться. Никакой ответной улыбки не последовало. Лакей стоял, склонив голову, обязанный делать только строго определенные вещи. Улыбки не входили в его обязанности.
Я посмотрел на невыразительное лицо, на пустые глаза, которые,
Я набросил на пижаму халат и закрыл дверь за лакеем. Потом снял кобуру Мак-Кенна и спрятал ее, прежде чем выкупаться. Затем я отпустил лакея. Он сказал, что завтрак будет готов в начале десятого и, поклонившись, ушел.
Я подошел к шкафчику, взял свой пистолет и осмотрел его. Патроны на месте. Больше того, все запасные патроны тоже на месте и лежат в прежнем порядке. Может, мне приснилось, что их не было? Мне в голову пришло неожиданное подозрение. Если я не прав, объясню случайностью. Я подошел с пистолетом к окну, направил его в море и нажал курок. Резкий щелчок от взрыва капсюля. Ночью из патронов извлекли порох, а потом, во время моего предутреннего сна, пистолет с пустыми патронами вернули на место.
Что ж, подумал я мрачно, еще одно предостережение, без всякой жужжащей мухи, и положил пистолет обратно. Потом спустился к завтраку, холодный от гнева и намеренный при случае его проявить. Мадемуазель ждала меня, прозаически читая газету. Стол был сервирован на двоих, поэтому я решил, что ее отец занят. Я взглянул на Дахут, и, как всегда, восхищение и нежность стали бороться с гневом и ненавистью. Она была красивей, чем когда-либо, свежая, как росистое утро, кожа — чудо, глаза ясные, с оттенком скромности… совсем не похожа на ведьму и убийцу. Чистая.
Она опустила газету и протянула мне руку.
Я с иронией поцеловал ее.
— Надеюсь, вы хорошо спали, Алан.
Как раз нужный оттенок домашности. Но почему-то меня это раздражало. Я сел, расстелил на коленях салфетку. «Хорошо, Дахут, только прилетела большая синяя муха и стала шептать мне».
Глаза ее сузились, я заметил, как она вздрогнула. Потом опустила глаза и рассмеялась, «Вы шутите, Алан».
— Вовсе нет. Большая синяя муха, она жужжала и шептала, жужжала и шептала.
Она негромко спросила: «И о чем же она шептала, Алан?»
— Она советовала опасаться вас, Дахут.
Она по-прежнему спросила: «Значит, вы не спали?»
Вспомнив об осторожности, я рассмеялся: «А разве бодрствующим шепчут мухи? Я крепко спал и видел это во сне — несомненно».
— А голос вы узнали? — Она неожиданно посмотрела прямо мне в глаза.
— Когда услышал, мне показалось, что узнал. Но, проснувшись, забыл.
Она молчала, пока слуга с пустым взглядом расставлял перед нами еду. Потом устало сказала: «Уберите меч, Алан. Сегодня он вам не нужен. И я сегодня не вооружена. Прошу вас об этом. Сегодня можете мне верить. Обращайтесь со мной сегодня, только как… с человеком, который вас любит. Хорошо, Алан?»
Сказано было так просто, так искренне, что гнев мой исчез, а недоверие ослабло.
Впервые я почувствовал жалость.
— Я даже не прошу вас, чтобы вы делали вид, будто любите меня.
Я медленно произнес: «Трудно не полюбить вас, Дахут».
Ее фиолетовые глаза затуманились слезами. Она добавила: «Я… сомневаюсь…»
Я сказал: «Уговор. Сегодня утром мы встретились впервые. Я о вас ничего не знаю, Дахут, и сегодня вы для меня только та… какой кажетесь. Возможно, к вечеру я буду… вашим рабом».