Корабль отстоя
Шрифт:
Зуйко тренируется.
– А теперь, размявшись, помянув царя Давида, доложите: почему у нас на завтрак нет колбасы полукопченной в количестве тридцать грамм на рыло!
Зуйко что-то талдычит про замену колбасы на паштет, паштет – на тушенку, тушенку – на сгущенку, а её – на курицу с костями.
– Прерывая ваш словесный понос и тем самым закрепляя вашу речь, кудрить вас некому, хочу сказать, что так до и сена можно докатиться, и если б я был заинтересовал именно в этом, я бы расстрадался настолько, что выгнал бы к едрене Фене всех непарнокопытных. И
Зуйко испаряется. Минута молчания. Наконец, старпом мягчеет и говорит заму:
– Сергеич! Что ты там только что пел про НАТО?
УЧЕНИЕ «ПО»
Мы развернём перед вами полотно. Полотно боевых действий. Точнее, учебно-боевых.
Тактическая обстановка: Росток, Германия, 1985 год, дело идет к выводу наших войск, Берлинская стена ещё не пала, но воздух через нее уже сочится.
Это было последнее совместное, наше с немцами, учение. Учение «по» – по радиоэлектронной борьбе. С кем – уже не важно.
Важно, что существовали в то время ещё такие экзотические теперь звери – замполиты.
Вышли, развернулись, заняли позиции.
А позиция – прямо на пляже, среди тел. Выкатили эти наши старомодные машины разведки – КУНГИ – и из них и осуществили все последующее безобразие, связанное с радиопоиском и радиообменом.
Пляж оказался нудистским. То есть, все голые и висят таблички «Нихт проход!».
И вставшие члены тоже «Нихт!» – на плакатах перечеркнуты.
Зачем мы это отметили – позже станет ясно, а пока активисты пляжа, их «зелёный патруль» – голые тетки с повязками попытались нас с пляжа убрать. А мы им документы: мол, ничего не можем.
А они нам: Бога ради, но перемещение по пляжу в голом виде. Мы им – хорошо. Мы не будем перемещаться.
Только договорились – время обеда, а воды нет. Вода есть только в конце пляжа и ехать туда на УАЗике с цистерной надо в обнаженном состоянии.
Решили, что поедет замполит, а в помощь ему дали двух матросиков – «Только отличников и коммунистов!» – «Хорошо-хорошо!» – после чего они сбросили с себя трусы.
Воду набрали быстро, повернули назад и тут «газон» застрял в песках. Требовалось подтолкнуть. Матросики вылезли и подтолкнули. Потом их никто до вечера не видел.
Зам приехал с водой, но без матросов. На вопрос «Где они?» – блеял что-то невразумительное.
Провели совещание, для чего связались по рации с верхним командованием, в ходе которого верхние сказали, чтоб к концу дня все были найдены, хоть там весь песок своими членами взлохматьте.
Вызвали «зелёный патруль» и он явился совсем без ничего, но с повязками. Объяснили им, что у нас люди потерялись, а они говорят: Бога ради, ищите, только чтоб без исподнего.
Без исподнего отправили замполита,
В конце дня по обгорелым задницам нашли ребят.
Оказывается, когда они подтолкнули «газон», и он, взревев, умчал замполита с водой, они остались одни в окружении голых теток. У ребят немедленно встали члены, а перемещаться в таком виде по пляжу было запрещено, на что им сейчас же указали окружающие.
Народ залег в надежде, что член падет.
С тех пор они несколько раз пытались приподниматься – все напрасно. Члены взлетали, как белки.
Они – «отличники и коммунисты» – пытались ползти, но упрямцы пещерстые чертили на песке борозды и никак не поддавались на уговоры.
Потом они устали и легли, а члены глубоко ушли в песок.
Тем учение и закончилось.
МАЛЬВИНА
Я на корабле теперь исполняю сразу три должности: химика, помощника и дежурного по кораблю. Через день на ремень. Лодка на приколе, море на замке, людей нет. В девять утра звонит наш штурман. Он у нас навсегда поставлен дежурным по гарнизону – пятнадцать нарядов в месяц.
– Саня! Сейчас в поселке отловлен мичман Зубов в дупель пьяный. Я его на комендантской машине, пока никто его не видел, на пирс привезу. Встреть тело и положи где-нибудь догнивать.
И пошел я встречать тело. Мичман Зубов Модест Аристахович является классным специалистом, электриком и при этом в росте и весе он достигает критической для мичмана цифры – сорок семь килограмм.
Когда я брал его в руки и спускал по трапу в лодку, я думал только об одном: на старпома бы не напороться.
Не то чтобы старпом вовсе не пьет. Он пьет, только он пьяных не переваривает. А мичман Зубов, Модест Аристахович, в состоянии полного душевного кривлянья может своим видом и речью что-нибудь у старпома попрать.
Если б вы нашего старшего помощника командира, капитана второго ранга Переверзиева, хоть раз видели, вы бы этот момент бытия навсегда запомнили. У него, при общем росте метр девяносто пять сантиметров, в ладони полностью скрывается трехлитровая банка со спиртом, а в дужку двухпудовой гири только два передних пальца «влазиют».
Так что он убить может.
А мичман Зубов, при спуске его в шахту верхнего рубочного люка за шиворот одной рукой, потому что второй рукой я за ступеньки держался и на качке их перехватывал, всячески извивался и ругался матом.
Ну, и напоролись мы конечно на старпома. Модест Аристахович сразу же в чувства пришли и заикали.
У старпома глаза стали резиновые. Он взял у меня из рук то, что раньше было классным специалистом и электриком, и пошел к себе в каюту. Нес он его, держа за грудь, как кукан с сельдью. Я семенил рядом.
В каюте он, не глядя, повесил его слева на вешалку. Там вешалка при входе прибита и на нее он надел мичмана вместе с шинелью. Как Буратино. Зубья вешалки вылезли у мичмана около ушей – справа и слева – пропоров загривок шинели.