Корабль-призрак
Шрифт:
— Не делайте ничего сгоряча! Быть может, через день, другой, когда он увидит, что и его судовая команда редеет с каждым днем, он сам убедится в необходимости последовать вашему совету!
Прошла, однако, целая неделя со времени этого разговора; на всех судах смертность возрастала, и заболевания учащались. Командор снова отправился с донесением к адмиралу и вторично повторил ему свое предложение. Но адмирал Римеландт, сознавая, что его подчиненный прав, не считал возможным все-таки изменить свое решение — и потому вторично отказал наотрез.
Флотилия находилась в трех днях пути от берега, и командор, вернувшись на свое судно, мрачный и недовольный поведением адмирала, дождался ночи, и когда Филипп сошел вниз, поднялся на палубу и приказал изменить курс судна на несколько румбов. Ночь была темная,
По прошествии двух дней «Дорт» бросил якорь в устье широкой реки вблизи большого испанского города и поднял английский флаг. Когда с берега была выслана шлюпка, чтобы узнать, кто они такие и каковы их намерения, командор заявил, что они английское судно, встретившие в пути потерпевший крушение испанский бриг, команду которого, больную скорбутом, он принял на свой борт, и теперь уклонился от своего пути, чтобы оставить этих больных на попечении их соотечественников. Но так как в данный момент эти люди в таком состоянии, что их нельзя тронуть, то он просил прислать шлюпку со свежими припасами, чтобы восстановить силы больных в течение нескольких дней, после чего он их высадит, а сам будет продолжать свой путь. При этом он добавил, что надеется, что губернатор местного города, в благодарность за оказанную им испанцам помощь, пришлет свежих припасов и для его команды.
Всю эту ловко сочиненную историю командор придумал, отлично зная, что ненависть испанцев к голландцам была до того сильна, что он ни в коем случае не мог бы рассчитывать получить припасы даже за деньги, если бы стало известно, что он и его команда — голландцы.
Присланный губернатором на судно офицер, убедившись в положении дела, подтвердил своему начальнику слова командора, и, спустя два часа, пришла шлюпка, нагруженная до краев свежим мясом, овощами и другими припасами, которых могло хватить с избытком на три дня всей судовой команде. Припасы эти тотчас же были распределены на всех, и командор отправил губернатору письмо, в котором благодарил его за присылку припасов и извинялся, что по нездоровью не может лично принести ему свою благодарность. При этом письме он препроводил губернатору поименный список мнимых испанцев, якобы находящихся у него на судне. В заключение командор выразил надежду, что дня через два он будет в состоянии представиться губернатору, чтобы обсудить способ высадки больных испанцев, которые к тому времени, быть может, оправятся.
По прошествии трех дней губернатор прислал новый транспорт припасов, и как только они были получены, командор надел английский мундир и отправился с визитом к губернатору. Последний обещал отдать ему визит на другой же день в случае, если погода будет благоприятная, но погода оказалась настолько неблагоприятной, что пришлось отложить визит еще на два дня. Наконец губернатор с целой свитой явился на судно и был встречен со всем подобающим почетом.
Нет, быть может, болезни более ужасной, чем скорбут, столь быстро разрушающий организм человека; но с другой стороны, нет болезни, более быстро и легко излечивающейся, как только является необходимое против нее лекарство. И нескольких дней было достаточно, чтобы лежавшие без движения больные были в состоянии встать и выйти на палубу, так что в те шесть дней, которые «Дорт» простоял на якоре, почти вся его команда успела выздороветь.
Когда прибыл губернатор, капитан пригласил его в свою каюту, где было приготовлено угощение. Но едва только губернатор очутился в каюте наедине с капитаном, как последний с величайшей вежливостью и почтительностью заявил, что он — его пленник, что судно это не английское, а голландское военное судно, что больные скорбутом были также голландцы, а не испанцы, но при этом заверил губернатора,
На это испанский губернатор сперва с недоумением посмотрел на командора, затем — на грозный ряд вооруженных матросов, выстроившихся у дверей каюты, и вдруг сообразил, что его легко могут увезти в открытое море; к тому же он сознавал, что выкуп, требуемый командором, в сущности весьма скромный, а потому всего лучше согласиться на его требования и покончить дело келейным образом.
Потребовав перо и чернил, он написал приказ доставить немедленно на судно столько-то и столько-то голов рогатого скота и столько-то овощей и всякой зелени и отправил этот приказ на берег с одним из своих офицеров. Перед закатом все требуемое было доставлено, и как только началась выгрузка, командор со всевозможным почетом, поклонами и выражением благодарности проводил губернатора к его шлюпке. Люди на берегу думали, что губернатор загостился, и так как он не захотел сознаться в том, что его одурачили, то об этом ничего и не узнали.
Как только шлюпки, привезшие припасы, были разгружены, «Дорт» снялся с якоря и направился к Фалкландским островам, которые были назначены местом встречи эскадры. Но, прибыв туда, командор не застал там своего адмирала, который еще не заходил сюда. Весь экипаж «Дорта» был совершенно здоров, и запасы свежего мяса и овощей еще не истощились, когда в открытом море показалось адмиральское судно, а за ним остальные суда эскадры.
Оказалось, что как только «Дорт» отделился от эскадры, адмирал поспешил последовать совету командора, но так как не удалось прибегнуть к хитрости, то он высадил со всех четырех судов вооруженный десант и силою оружия добыл несколько голов скота, стоивших стольких же людей ранеными и убитыми. При этом людям удалось собрать довольно большое количество какого то съедобного растения, которым тотчас же накормили всех больных и сделали хороший запас этого растения. Благодаря этому обстоятельству люди стали мало-помалу поправляться.
Как только адмирал бросил якорь, он потребовал к себе командора и обвинил его в нарушении дисциплины. Командор не отрицал этого, но оправдывался силою необходимости и предлагал подвергнуть это дело рассмотрению суда компании, как только они вернутся на родину. Но адмирал был облечен громадными полномочиями и в ответ на это объявил командору, что он арестован, и приказал тут же заключить его в цепи.
Затем был дан сигнал всем капитанам судов собраться на адмиральском судне, и тут же созван военный суд, который не мог не признать командора виновным. После того адмирал передал звание и полномочия командора Филиппу, к немалому негодованию остальных командиров судов, и распустил всех по своим судам. Филипп хотел сказать несколько слов бывшему командиру, но часовые не допустили, и ему пришлось вернуться на «Дорт», не повидавшись с арестованным.
Флотилия простояла на Фалкландских островах целых три недели; хотя здесь не было свежего мяса, но зато было такое громадное количество пингвинов, что эти птицы сплошной стеной сидели на скалах и берегу, и так велико было их число, что, сколько бы их ни убивали матросы, сколько бы яиц ни обирали, ни малейшей убыли не было заметно. Между тем командор все еще был в цепях, и окончательная участь его все еще не была решена. Все знали, что адмирал имел власть над жизнью и смертью всех людей, находящихся под его начальством, но никто не допускал мысли, что подобная кара может быть применена к столь высокому чину и за столь неважную, в сущности, вину. Когда Филипп при случае заговаривал об этом, его тотчас же заставляли замолчать из опасения ухудшить положение бывшего командора. Наконец, флотилия вышла в море и направилась к Магелланову проливу, но результаты военного суда все еще оставались никому неизвестны.