Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории (сборник)
Шрифт:
— Будет здорово, вот увидишь. — Это Лен, думая о чем-то своем. Пальцы его снова искали мягкое податливое тело. Под столом они сразу успокоились.
Пегги не хотела пить, она боялась пить. Голос матери возвращался к ней. «Никогда, если идешь на свидание. Никогда, прошу тебя». Она приподняла стакан.
— Дядюшка Бадди поможет тебе.
И вот уже дядюшка Бадди прислоняется к ней, виски уже ударило ему в голову. Дядюшка Бадди берет холодный стакан и подносит его к трясущимся хорошеньким губам.
— Будь умницей, Олив Пегги Ойл. Раз, и…
Но девочка не слушалась. Она закашлялась, и несколько
Бэнгити бум, крэш смэш ПУМ!
Это барабанщик нанес завершающий смертельный удар по тому, что в давние времена называлось вальсом влюбленных. Свет погас. Пегги все кашляла и терла глаза. В дыму, в подвале, в другом измерении.
Она почувствовала, как невидимая рука Бада сильно сдавила плечо. И вот, в темноте, она потеряла равновесие, стала куда-то падать, и падение это остановил влажный горячий рот, властно прижавшийся к ее губам. Пегги инстинктивно отдернулась, и в этот момент вспыхнули пурпурно-красные огни. Пестрое цветное лицо Бада отодвинулось. Он выдохнул — лучше и не надо — и потянулся к выпивке.
— Посмотрите, хмур, вон туда смотрите, — мрачно воодушевляясь, закричал Лен. Он уже делал руками, что хотел.
Внутри у Пегги все перевернулось. Ей захотелось заорать, вскочить и, самое главное, бежать, бежать, куда угодно, лишь бы подальше от этой темноты и тошнотворного дыма. Но рука однокашника цепко удерживала ее на стуле, и Пегги подняла глаза. Прямо перед собой она увидела бледное, отвратительное лицо мертвого человека. Он стоял у микрофона на краю сцены, и микрофон завис над ним подобно железному пауку.
— Дамы и господа, минуточку внимания, — раздался невыразительный потусторонний голос. Взгляд его хаотично блуждал над головами зрителей, глаза зловеще мерцали. У Пегги остановилось дыхание. Тонкие щупальца болотисто-зеленой жидкости уже прошли сквозь стенки желудка, обожгли грудь. Веки отяжелели, глаза то смыкались, то открывались. Мамочка — возникло откуда-то из самых глубин ее мозга дорогое слово. Возникло и затрепетало, вырвавшись наконец на свободу. Мамочка, забери меня домой. — Мы должны предупредить вас. То, что вы сейчас увидите, предназначено только для закаленных сердец и крепких нервов, — Голос звучал приглушенно, словно из-под земли, — Если же вы в себе не уверены, вам лучше уйти отсюда прямо сейчас.Мы ничего не гарантируем и не несем никакой ответственности. И мы не можем позволить себе содержать в штате врача.
Но смеха в ответ не последовало. «Брось трепаться и катись ты…» — буркнул сам себе Лен. У Пегги ногти врезались в кожу.
— То, что вы сейчас увидите, — представление продолжалось, и голос стоящего на сцене постепенно приобретал уверенность и звучность, — это не дешевая сенсация, напротив — это честный научный опыт.
— Хмур для дур! — Реакция Бада и Лена была быстрой и непроизвольной, как слюноотделение у подопытной собаки.
В 1987 году присказка эта настолько вошла в обиход, что употреблялась уже как некая форма вежливости в ответ на любое упоминание «Ходячих Мертвецов» в вашем присутствии. В послевоенном законе существовала лазейка, разрешающая
Когда свист и улюлюканье улеглись, выступающий продолжил.
Пегги не отрываясь следила за заученными движениями его губ. Сердце ее с трудом наполнялось кровью и медленно, судорожно сжималось. Ноги начали деревенеть. Но все отступало по мере того, как приятное жжение проникало в глубины ее тела, а пальцы все судорожнее сжимали запотевшее стекло. «Я хочу уйти. Пожалуйста, забери меня домой», — последним усилием воли обратилась она к матери.
— Итак, дамы и господа, — эта была последняя вступительная фраза, — возьмите себя и друг друга в руки.
Прозвучал гонг, заполнив пространство вибрирующим звуком, и вслед за гонгом хриплый человеческий голос медленно объявил:
— «Ходячие Мертвецы»!
Сейчас на сцене никого не было. Микрофон исчез куда-то вверх. Зазвучала музыка — приглушенная духовая мелодия. Джазовая интерпретация физически ощутимого мрака. В основе ее бьющийся, пульсирующий стук барабанов, на который нанизывались печаль саксофона, зловещий тромбон и блеяние трубы. Мелодия проникала в тебя независимо от твоей воли.
У Пегги холодок пробежал по спине, она резко опустила глаза и не мигая смотрела на мутную белизну поверхности стола. Вокруг только дым и темнота, духота и рвущая слух музыка.
Сама того не замечая, движимая импульсом нервного страха, Пегги отхлебнула из стакана. Ледяные капли смочили горло и пищевод, все ее тело снова содрогнулось. Но крепость напитка сразу же пустила горячие ростки в ее венах, ощущение немоты достигло висков. Губы разомкнулись, выпуская тяжелое дыхание.
Комната наполнилась перекатывающимся бормотанием, казалось, будто ветер играет с ивами у реки. Взгляд Пегги никак не поднимался на пурпурную тишину сцены, будучи прикованным к светящемуся колыханию в стакане. Мышечные волокна желудка туго натянулись, чутко прислушиваясь к биению сердца. Я бы хотела уйти. Пожалуйста, давайте уйдем отсюда.
Диссонанс достиг кульминации. Медные звуки отчаяния пытались сливаться воедино, но гармонии не получалось.
Кто-то ущипнул Пегги за ногу. Это оказалась рука Поппи. Морячок возбужденно шептал:
— О, Олив Ойл, побудь со мной.
Пегги почти ничего не чувствовала и не слышала. Рука автоматически взяла стакан, еще раз ощутив выступившие на его поверхности капли, и поднесла ко рту. Прохлада в горле моментально превратилась в обжигающую теплоту во всем теле.
ВОТ ОНО!
Занавес открылся так внезапно, что она выронила стакан. Он стукнулся о поверхность стола, и зеленые болотные фонтанчики выплеснулись наружу, дождем окропив ее руку. Музыкальная картечь невыносимо звонко ударила по перепонкам. Пегги слегка задрожала. Пальцы ее извивались и теребили салфетку, белые на белом. А тем временем неведомая, неуправляемая сила заставила ее поднять в ужасе раскрытые глаза.
Волна музыки схлынула, оставляя в бурлящем фарватере лопающиеся пузырьки барабанных переливов.