Корабль уродов
Шрифт:
Их разделяло всего несколько шагов, и Вренна спросила так, чтобы слышала только принцесса:
– У тебя есть Прекрасный Принц?
Но девочка молчала, лишь беззвучно перебирая губами по воздуху, и Вренна решила: какая глупая принцесса. И немедля ударила клинком чуть ниже сердца жертвы, а затем повела лезвием по кругу, встречая по пути тонкие детские ребра и почти без труда распиливая их ритуальным оружием. В воздухе над сценой между тем свистел предсмертный крик, по рукам стекала горячая красная жизнь и сливалась
Вренна очнулась от воспоминаний, всё еще сжимая рукоятку. Опустила взгляд: тот же изогнутый чуть ржавый клинок… Нет, просто кухонный нож. Трудно сказать.
Вкрадчиво улыбаясь, она протянула оружие братцу.
– Теперь ты всё знаешь. Вперед.
Он принял подарок с достоинством истинного аристократа и, блестя округлившимися глазами, шагнул к манежу. Крепче перехватил клинок, склонился над сестрой…
Воздух дрогнул от сдавленного крика, зажурчала кровь.
Вренна апатично переминала суставы кистей. Темнота рассеялась, и она видела свои тонкие белые пальцы, выгибающиеся и сжимающиеся.
– Посмотри, всё правильно? – позвал Вадим.
Вренна попыталась встать с кресла и вздрогнула, проснувшись в своей кровати в предрассветных сумерках… Сердце билось чуть чаще, чем следует, да внутри живота растекалась неприятная слизь.
Она скинула одеяло и села. С каких пор ей снова снятся осмысленные сны? С каких пор ее волнуют эти громкие, беспокойные дети? И что за гротескное болезненно-цветное воспоминание?
Да, на редкость отвратительный сон.
III
Глядя на тусклую улицу за стеклом, облокотившись на подоконник, Вренна беседовала с симпатичным юношей, черноволосым и большеглазым, подозрительно напоминавшим актера из романтического фильма, который она только посмотрела.
Они говорили об убийствах.
– Разве нельзя сказать, что жестокость в крови у человека? Ведь это первобытное состояние: инстинкты охоты, инстинкты защиты… Каждый человек жаждет убийства. Просто его сдерживают. И даже не законы, а внедренные с детства понятия добра и зла. Так? И люди искренне считают, что это их родная добродетель, присущая лично именно им. Но это заблуждение? Добродетель, жалость, милосердие – это всё извне… это будто имплантаты. Их вращивают в людей, чтобы было легче управлять обществом.
Вренна отвлеклась на прохожего, ведущего на веревке странное мохнатое существо вроде кораблиста. А, точно, это собака, – вспомнила она и вернулась к внутренней беседе.
– То есть, всё дело в воспитании? – продолжила она. – И чтобы вырастить убийцу, достаточно просто не говорить ему, что убивать нехорошо?
– Ну да, именно так.
– В таком случае, если приучать к убийствам…
– …ничего не изменится. Жестокость – она в крови. Вопрос только в том, ставят
– Да нет. Убийство не вызывает никаких эмоций.
– Как оно может не вызывать эмоций? – поразился вымышленный юноша. – Ты только представь: испуганная жертва в твоих руках, ты чувствуешь ее сердцебиение, заламываешь руки, хватаешь за волосы… и раз – ножом по горлу! И кровь хлещет фонтаном, и всё в крови… потрясающе!
– У тебя какие-то романтические представления. В смерти нет ничего завораживающего или интересно. Она просто грязная, просто разрушение тела. И я никогда и не находила в ней ни удовольствия, ничего…
– Но ты должна бы, – укорил ее воображаемый собеседник, но она пожала плечами.
– Никогда меня это не вдохновляло.
– Ты просто брезгливая.
– Да, иногда…
Тем временем в соседней комнате Алита и Алексей смотрели мелодраму. То есть, Алексей сочинял хитрое письмо поставщику, а Алита орудовала на гладильной доске, в то время как мелодрама болталась в телевизоре ненавязчивым фоном. Периодически они поглядывали друг на друга и перекидывались беззлобными язвочками.
На столе негромко завибрировал телефон, и, поставив утюг на безопасную грань, Алита подняла трубку.
– Здравствуй, Джек.
– Привет, – смято отозвался сухой голос. – Я, эм… э… Как поживаешь?
– Нормально, – ответила она скорее вопросительно: не для того же он звонит, чтоб узнать, как она поживает.
– Ты… – прорвавшийся наружу искренний тяжелый вздох. – Ты не забирала Вренну?
– Забрала, – раздраженно откликнулась Алита.
Телефон громко зашуршал, когда на том конце, не сдержавшись, выдохнули с облегчением.
– Она… в порядке?
– Да, в порядке. Но ты мог бы и получше следить за нею.
– Ой, ладно тебе. Нашлась великая воспитательница, – фыркнул он, возвращаясь к своему привычному закрытому и язвительному состоянию. – А ты могла бы удосужиться и позвонить мне, чтобы я зазря в ее Гвоздь не мотался.
Алита закатила глаза:
– Всё? Ты узнал всё, что хотел?
– Да, благодарю, до связи, – и телефон часто и нервно запикал.
Возвращаясь к глажке, Алита пересказала разговор Алексею, и тот хмыкнул:
– Ну, хорошо хоть сейчас позвонил поинтересоваться – спустя месяц!
– Да уж, – поддакнула жена, чувствуя, что всё же немного кривит душой. Брат вызывал в ней резкую антипатию, но при этом она понимала, что под его опекой дочь прожила почти всю сознательную жизнь, он воспитал ее, и глупо сейчас заявлять, якобы она, Алита, может лучше позаботиться о ней. К тому же Джек должен был сильно переживать о Вренне, чтобы решиться на такой звонок, и выходит, он уже не тот бесшабашный, жестокий, вредный и глупый подросток, каким она его помнила – значит, он взрослеет.