Корабли надежды
Шрифт:
— И ведь все, Федор Федорович, сделано своими руками, силами морских служителей и солдат. Это они за скромную добавочную плату построили офицерские дома и казенные здания.
— Да, тогда же и дом командующего флотом был построен, из которого адмирал Мордвинов себе дворец сделал. Кстати, как он, получил ответ из Петербурга?
— Получить-то получил, но ничего не изменилось. Попеняли ему за дворец, и все.
В Севастополе на жалованье Ушаков построил дом довольно скромных размеров, большею частью пустовавший. Он не мог спокойно смотреть, как тратились Мордвиновым казенные деньги.
Пока был жив Григорий Александрович Потемкин,
После смерти светлейшего все изменилось. При дворе набрал силу последний фаворит Екатерины Платон Зубов {36} . Мордвинов, уволенный Потемкиным за бездеятельность, добился покровительства Зубова, и в 1792 году Екатерина II вернула ему прежний чин вице-адмирала и назначила председателем Черноморского Адмиралтейств-правления и старшим начальником портов Черного моря.
Федор Федорович был оставлен командующим Черноморским корабельным флотом, произведен в вице-адмиралы и вновь оказался, хотя и не в прямом, но все же в подчинении у Мордвинова.
После производства Мордвинова в адмиралы его опека стала невыносимой.
Прямая и честная натура Ушакова не переносила интриг. Мордвинов же в них весьма преуспел. В молодости он три года находился в учебном плавании на английских судах у берегов Северной Америки. За это время стал англоманом, переняв английский снобизм и пренебрежение к русскому флоту. Человек поверхностного ума, Мордвинов никогда не был в серьезном бою, но считал себя флотоводцем. Высшей доблестью почитал приверженность к правилам английского морского устава. Недовольный прошлой отставкой, он преследовал Ушакова, мстил ему за то, что тот был способнее его; га то, что Ушаков прославился победами над турецким флотом; за то, что смело отбросил устаревшие правила английского морского устава и создал новую тактику морского боя, которую спустя несколько лет применил Нельсон при сражении с французским флотом при Абукире {37} .
Мордвинов, получив в управление Черноморское Адмиралтейств-правление, порты и флот, почитал, что его задача заключалась в том, чтобы дело не имело дурных последствий, а будет ли оно иметь последствия хорошие — его не беспокоило. Не польза дела, не развитие флота, не строительство портов его волновало, а достижение через исполняемую должность и за казенный счет наибольших удобств для себя.
Ушаков принадлежал к другому типу людей. Это они, посвящая жизнь делу, добивались успехов, прославивших Россию.
Ушаков ставил пользу дела выше собственной выгоды, был твердо убежден, что только на государственной службе просвещенный и деятельный человек мог принести реальную пользу стране. Все свои труды он посвятил возвеличению славы русского флота, вслед за Петром I и Суворовым понял решающую роль инициативного солдата, важность справедливого и честного отношения к службе как рядовых, так и офицеров, вплоть до самых высших рангов. Не имея семьи, он видел ее в своих подчиненных, поддерживал тех, кто отвечал его представлениям о долге и чести и кто, как и он, видел цель жизни в служении родине и увеличении ее военного могущества.
Естественно, что Мордвинов не мог терпеть рядом с собой свою противоположность
И вот сейчас по смущенному виду Вильсона, замявшегося при докладе об отношениях со штабом Мордвинова, Ушаков понял, что на берегу его ждет очередная неприятность.
— Ну, что же, Роман Романович, давай докладывай и про горькое, а то все про сладкое да про сладкое, — вздохнул Ушаков.
— Да ведь горькое оно и есть горькое, что с ним торопиться. Вы уж, видно, догадались, что господин адмирал написал очередной рапорт в Адмиралтейств-коллегию. Теперь уже о том, что вы якобы допустили самовольство при вооружении эскадры к походу, стали ее готовить раньше срока без сношения с конторою Черноморского флота и без разрешения его, адмирала Мордвинова. Я уже, Федор Федорович, все объяснения и копии с ордеров адмирала Мордвинова направил в Адмиралтейств-коллегию. Теперь надо только ожидать, чем кончится расследование.
Неожиданно его сообщение не вызвало обычной вспышки гнева Ушакова, не взволновало его.
— Только-то и всего? — спокойно спросил он. — Это не беда! Теперь господин адмирал надолго оставит нас в покое, хотя, конечно, без пакостей не обойдется. В сегодняшней почто получен указ императора Павла Первого о начале кампании. Там есть и решение по рапорту господина адмирала. Мои действия признаны правильными.
— Вот и хорошо! А против кого воевать-то, Федор Федорович? Вроде с турками у нас мир?
— Вот, читай. — Ушаков отпер сундук и достал почту. — Посмотри, что здесь прислано. Отбери, что мне в походе будет без надобности, да заодно подсчитай, сколько нам чего от конторы потребуется и сколько дней уйдет на погрузку и ремонт снастей и рангоута.
— С погрузкой труда не будет. Не подвела бы контора с деньгами.
— Теперь-то не подведет. А якоря, зимой заказанные, получили? На поход их до сотни надо будет.
— Якоря, которые сами сковали, которые из Адмиралтейства, все получили. И ядра, и порох, и парусину. А якоря вон даже в магазин еще не убрали. На пристани лежат.
— И еще вот что, Роман Романович, назавтра я, согласно уставу Петра Великого, соберу господ капитанов на военный совет. Мордвинова со штабом тоже надо будет пригласить. Так ты не ударь в грязь лицом. Подготовь с Евстафием Павловичем обед.
— Хорошо, Федор Федорович, будет чем подкрепиться.
— Добро, занимайся, а я пойду прилягу на часок-другой, а то голова плохо соображает. Курьера не забыть бы расспросить о новостях в Санкт-Петербурге. Ты, Роман Романович, поговори с ним, как здесь разберешься.
— Идите отдыхайте, Федор Федорович, я все сделаю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Перед походом
Все с нетерпением ожидали прихода эскадры. В городе ходили слухи о войне. Толком никто ничего не знал. Предположения были одно невероятнее другого. А ведь известно, что непонятное страшней явной опасности. А тут еще разговоры о таинственном курьере из Петербурга, который отказался отдать почту — подумать только! — самому Мордвинову.