Корабли Санди
Шрифт:
– Понятно, какие такие случаи!
– возмутился я.- Ты что, Гришка, обалдел? Мы же бригада коммунистического труда. Если об этом факте узнает Родион Евграфович, он такое дело раздует... А Иван будет виноватый. Ты бы подумал, кого подводишь.
– Ну, я больше не пойду с ними, вот ей-богу!
– горячо поклялся Гришка.
– Я и сам не рад. Да не знаю, как с ними разделаться. Они чуть не насильно всучили эти проклятые деньги.
После этого разговора я все раздумывал о Гришке. Неустойчивый он какой-то. В чем дело? Мать его работала на самом мощном портальном кране, и мы иногда в перерыв залезали к ней полюбоваться
Вот уж у кого не было никаких авторитетов - у Гришиной матери. Мужчин она в грош не ставила, все до одного у нее либо подлецы, либо дураки. Инженеры "работать не хотят. Ходят, руки в брюки!" Директор завода "хитрюга", главный инженер - "тряпка", заместитель, Родион Евграфович, "знает, что делает", парторгу "давно на пенсию пора", бригадир - "собака", и так далее и тому подобное. Женщин тоже не очень-то уважала. Врач, которая ее лечит, "ни черта не понимает!". Учителя "норовят даром деньги получать". И все это с колыбели слушал Гришка. Неудивительно, что ему "на всех наплевать" и "все осточертело". С такой матерью осточертеет.
Никого не уважает, никого не любит, не сумела построить семью.
Но работница она была отличная. Всегда ее имя на доске Почета. Сына она презирала: "Этот и денег не заработает, и в люди не выйдет".
Мое мнение: это страшная женщина, и напрасно ее уважали на заводе. Мало что хорошо работает. А человек плохой!
Как-то я высказал это дедушке Саше. Он же парторг, которому "на пенсию давно пора".
Дедушка сказал так:
– Все это, Санди, гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я согласен с тобой, что она же сама и виновата, что ее сын воровал, хулиганил, не хотел учиться. И не она сумела вернуть парня на добрую дорогу, а Ермак да ты. Не попади он в вашу компанию, давно бы в колонии отсиживал. Но и обвинять Полину Гордеевну я не могу. Нелегко сложилась у нее жизнь, плохие люди попались на ее пути, вот она и озлобилась. А она, представь себе, отзывчивая при всей ее грубости. С кем случится беда, заболеет ли кто, Полина Гордеевна первая отзовется: придет, постирает, пол помоет, за ребятами присмотрит. Поможет делом, а не словом. Трудно, Саша, в людях разбираться. Тут с кондачка нельзя. Недаром пословица говорит: человека узнать - пуд соли с ним съесть!
Может, дедушка был и прав, но на кран я больше к ней не лазил и к Грише не ходил. Если она добрая, зачем так избивала Гришку, когда он был маленьким? Она и теперь порой такую затрещину ему влепит... Не представляю, чтобы моя мама меня ударила! Да и я бы, наверное, не перенес этого.
Теперь, после разговора с Ермаком, Гришка старался изо всех сил, просто из кожи лез.
Наша бригада в тот день работала в машинном отделении. Накануне вечером Иван Баблак, как всегда, ознакомил нас с чертежами. Распорядился, чтобы талрепы, рымы и клинья были под рукой с утра, когда подадут фундаменты. Сам же составил план погрузки фундаментов. Все у него рассчитано, чтобы не ждать ни минуты. Простоев он не терпел.
Одну за другой спускают такелажники в шахту машинного отделения секции
Но вот установлены на настиле второго дна фундаменты под главные механизмы, котлы и всякие устройства. Завтра начнется погрузка самих механизмов.
Сели покурить. До гудка еще четверть часа.
– Нам надо поговорить, товарищи!
– сказал Ермак.
Он просто и кратко рассказал, как Гришка задолжал Великолепному.
Баблак нахмурился.
– Эк тебя угораздило, нашел, с кем связываться...- заметил он с досадой.
Все молчали, стараясь из жалости не смотреть на побагровевшего Гришку. Первым заговорил Боцман:
– Надо выручить парнишку. Сложимся или как?
На следующий день мы собрали Гришке восемьдесят рублей. Но на него напал страх перед Великолепным.
– Пырнут меня, и все!
– твердил он, чуть не плача. Пришлось нам с Ермаком идти его провожать. Гришка всю дорогу клялся и божился, что если на этот раз "пронесет", то никогда в жизни даже не заговорит ни с одним блатным.
Мы застали всю компанию в ресторане "Европа". Только Клоуна не было (мы его давно уже не видели: с завода он "отсеялся"). Зато были какие-то две девчонки, лет по шестнадцати, в платьях-рубашечках без рукавов, с обесцвеченными, взбитыми волосами. Все было вполне прилично. На столе бутылка шампанского в салфетке, остывший бифштекс, салат, пирожное, на которое наседали, хихикая, девчонки. Обе сразу уставились на меня... Ох! Кажется, я им понравился...
Жора, увидев Ермака (меня он опять забыл) и растерянного Гришку, сразу все понял. В наглых, настороженных глазах мелькнула откровенная злоба. Мальчишкой еще мешал ему Ермак.
– Кого я вижу?! Присаживайтесь,- фальшиво удивился он.
Князь улыбнулся саркастически. Друзья, несмотря на жару, были в вечерних костюмах и галстуках. Мы присели к их столу. Лениво подошла официантка. Почему-то мне запомнилось ее начавшее стареть лицо с мешочками под тусклыми голубыми глазами, такие умудренные опытом, равнодушные глаза...
– Что закажете?
– Пожалуйста, минеральной воды,- простодушно сказал Ермак.
Народу еще было мало. Только сходились. На низенькой эстраде трое молодых людей исполняли на контрабасе, скрипке и аккордеоне танго. Играли они плохо, но с чувством и подпевали себе. Кое-кто, подвыпив, уже пустил слезу.
Мне стало смешно. Князь покосился на меня. Девчонки, посоветовавшись взглядом, взяли еще по пирожному.
– Гриша, отдай свой долг,- спокойно напомнил Ермак. Гриша дрожащими руками вытащил бумажник и передал Жоре деньги.
– Что за спешка? Я же с тебя не требовал...- буркнул Великолепный. Желваки у него заходили под кожей.
Девчонки жадно проследили, как он небрежно положил деньги в карман. Как он им импонировал, этот модный Жорж, у которого столько денег! Интересно, знали они, кто он такой? Или хоть начали догадываться? А может, принимали его сдуру за лауреата? Наверное, все-таки знали.
Великолепный не выдержал:
– Не в свое дело суешь нос, Ермачок... Как бы не прищемили!
– Гриша мой товарищ,- просто и почему-то грустно объяснил Ермак.- Я не отдам его вам...