Коралловые четки
Шрифт:
— Доктор, ведь я ее видел! И, хотя она не спала, но тоже видела меня и говорила со мной.
— Что же она вам сказала?
— Что уже обвенчана, но не теряет надежды. Они уехали нынче вечером в Гранаду с семичасовым курьерским поездом.
Неделю я пробыл без известий о господине Леире. Я не тревожился, но мое спокойствие вскоре было нарушено. Подобно громовому удару, разразилась катастрофа.
Часть третья
Двадцать четвертого марта, утром, Дюрье прибежал за мной: его ученик был серьезно ранен. Предполагалось, что
Дюрье распорядился вскипятить воду, принести перекиси водорода, словом — все приготовить для подачи первой помощи. Дрожа, я обмыл рану. Она находилась на уровне левой подключичной впадины, в месте, особенно опасном по причине проходящих здесь больших сосудов: подключичных артерии и вены. Я установил, что рана была нанесена кинжалом или ножом; она была косая: изнутри наружу и снизу вверх. Я увидал, что она была не сквозная; лезвие скользнуло по грудинно-ключичному апоневрозу и попортило только фасцию поверхностного мускула большой грудной мышцы. Открывшееся сильное кровотечение, на мой взгляд, произошло от рассечения нескольких ветвей подкрыльцовой артерии. Я тотчас же успокоил госпожу Леир и Дюрье; рана, казалось, не угрожала жизни молодого человека. Для большей верности я пригласил профессора Вильнева, одного из наших знаменитых хирургов; он подтвердил мой диагноз.
— Кто ранил этого молодого человека? — спросил он.
— Он сам, без сомнения, — ответил я.
— Этого не может быть, — возразил Вильнев. — Если бы удар был нанесен собственной рукой больного, рана не могла бы иметь такого косвенного, восходящего наружу направления, какое мы видим. Этот удар был нанесен другим лицом. Тот, кто ударил, стоял перед раненым, несколько направо.
— Это невозможно, доктор, — ответила госпожа Леир. — Мой сын вчера вечером лег в девять часов; он не выходил из комнаты; никто не входил в квартиру, которую я сама заботливо заперла. Сегодня утром, когда я отперла служанке, засовы еще были задвинуты изнутри.
— Я могу сказать только одно, сударыня, — заметил Вильнев, — раненый не сам себя ударил.
Я понимал рассуждение Вильнева. Оно было вполне правильным. Если бы Леир ранил себя сам, направление раны было бы перпендикулярное или косое снаружи внутрь и сверху вниз; вряд ли можно было предположить, чтобы раненый заранее и преднамеренно изучил движение, нужное для симуляции раны, полученной от руки другого.
— Где нож? — спросил Вильнев.
— Его не нашли, — ответила госпожа Леир.
— Странно! — заметил хирург, перевязывая Леира во время разговора. — Пошлите за литром сыворотки, Эрто; а пока я вбрызну ему эфира и кофеина.
Через полчаса инъекция была произведена. Леир открыл глаза, но не выказывал признаков сознания. Напрасно Вильнев его спрашивал; он не мог добиться ответа. Раненый находился в состоянии полного и ничем не объяснимого помрачения рассудка.
— Я встречал такой
Мы ушли; раненый остался под присмотром матери и сиделки. Вильнев еще раз успокоил нас: чересчур обильное кровотечение и упорная умственная атония были единственными тревожными симптомами.
— Меня удивляет наличность такой потери крови, — сказал он. — Рассеченные сосуды — довольно малого калибра и обыкновенно закрываются сами. У господина же Леира вовсе не образовалось сгустков: очевидно, кровь долгое время не свертывалась. Не гемофил ли этот молодой человек?
— Нет, — сказал Дюрье, — ему нередко приходилось делать себе порезы, и количество вытекавшей крови было нормально.
— Любопытная вещь! Это кровотечение меня немного смущает. Я нахожу также, что состояние шока, в котором мы видели раненого, гораздо тяжелее, чем полагается по кровотечению и ране. Ну, все это, конечно, выяснится! Но какой черт его ранил? Если мать не ошибается, он пришел домой уже раненым; однако, и этого допустить невозможно, потому что повсюду остались бы следы крови. Надо думать, что убийца пробрался в комнату Леира без ведома его матери. Может быть, какая-нибудь ревнивая любовница?
— Нет, — сказал Дюрье, — у Леира не было любовниц.
— Как вы можете знать, дружище? — заметил хирург, уже потерявший счет своим любовным приключениям. — Женщины, когда ревнуют, являются воплощенными дьяволами!
В то время, как мы собирались уйти, кто-то позвонил. Минуту спустя горничная вернулась со смущенным видом:
— Господин Дюрье, — сказала она, — это — полицейский комиссар.
— Недоставало еще этого! Вильнев и вы, Эрто, останьтесь; не оставляйте меня одного с комиссаром.
Последний скоро вошел. Это был человек лет пятидесяти, с манерами офицера в штатском. Его сопровождали два надзирателя.
— Извините меня за посещение, господа, — сказал он, — но весь квартал в волнении. Говорят, что господин Леир убит или сам лишил себя жизни. Как в том, так и в другом случае я должен приступить к дознанию.
Вильнев взял на себя сообщить комиссару все, что мы знали; Дюрье и я подтвердили рассказ хирурга. Были допрошены госпожа Леир и экономка.
— Ну, господин комиссар, что вы думаете обо всем этом? — спросил мой коллега.
— Я вам отвечу после, господин профессор, когда осмотрю комнату больного. Не можете ли вы перенести его на постель матери?
— Это можно сделать, — ответил хирург.
— Разрешите, сударыня, — прибавил комиссар полиции, — произвести осмотр вашей квартиры?
— Охотно, милостивый государь.
Комиссар полиции, с помощью двух надзирателей, тщательно осмотрел скромную квартиру, состоящую из двух спален, кабинета, столовой, кухни и маленькой темной комнатки. Не нашлось никакого следа взлома; задвижки были задвинуты и отодвинуты госпожой Леир. Служанка заметила их характерный шум. Окна все были заперты накануне, с вечера; кроме того, квартира находилась во втором этаже и было бы очень трудно проникнуть в нее через окно. Наконец, орудия, которым была нанесена рана, не нашлось нигде.