Корбо. Чёрная птица. Книга 1

Милях Татьяна

На паруснике трудились посменно круглые сутки, и весь рабочий день делился на вахты через каждые четыре часа. Почти все члены экипажа были расписаны и сменялись поочередно. Один из вахтовых в буквальном смысле стоял на страже. Устроившись, на самой высокой мачте, в "вороньем гнезде», матрос через определенные промежутки времени докладывал обстановку. Если наблюдатель кричал "Все в порядке!", значит, ничего не заслуживало внимания, и вахтенные спокойно продолжали следить за состоянием парусов, работали с помпами, теребили паклю, смолили тросы, красили, конопатили – выполняли множество дел, всего и не перечесть.

Много сил и времени у моряков занимала и обязательная уборка палубы. Тео, сцепив зубы, таскал взад-вперёд по смоченной водой и натертой мылом

палубе закреплённый на тросе плоский утяжеленный сверху кусок пемзы. После доски настила окатывали из вёдер морской водой, и грязь так и бежала по шпигатам. Затем наступал черед сухой приборки. Инструментами для этого служили отнюдь не половые тряпки, а своеобразные беззубые грабли. Вода, пропитавшая палубные доски, выжималась этими швабрами и отгонялась к шпигатам¹⁸. Правда, Тэо не любил драить палубу, эта работа казалась мальчишке неинтересной, а вот шнырять по кораблю и в свободное время приставать к морякам с вопросами было его излюбленным занятием. На корабле не оставалось человека, с которым он не поговорил и не поинтересовался его обязанностями. Так сорванец познакомился с главным канониром.

Всем, что имело отношение к пушкам, пороховым бочкам, картечи и снарядам, заведовал Лорент.

Моряк и именем, и внешностью напоминал Тэо его давнего соседа, своего первого учителя. Канонир с благосклонностью относился к любопытному мальчику, но внимательно следил за тем, чтобы тот чего не набедокурил. Юнга часто крутился возле мужчины, выведывая всё о пушках и искусстве стрельбы. Лорент отличался особым ответственным характером; человеку легкомысленному, способному позабыть о долге, на этом ответственейшем посту делать было нечего. Моряк рассказывал о случаях, когда корабли взлетали на воздух лишь потому, что канонир заходил в крюйт-камеру¹⁹, не сняв подбитых железными гвоздями сапог. Гвозди чиркали по какой-нибудь металлической детали, высеченная искра попадала на порох – и всё! «Взрыв – и ты уже на небесах встречаешься с создателем», – хихикнув, предупреждал главный канонир.

Хорошие отношения у сына капитана сложились и с мастером парусов, Форестом. Правда, парусного мастера в команде частенько называли "зашиваетелем мешков». Последним прозвищем Форест был обязан своей дополнительной обязанности – зашивать в парусину умерших во время плавания; таким образом, он являлся своего рода и могильщиком. Мужчине скоро должно было исполниться сорок лет, но он уже считался стариком. Этот человек относился к самым тихим и одухотворенным натурам на корабле. Работа парусного мастера ценилась настолько высоко, что его освобождали от несения вахты. Моряки были обязаны парусному мастеру не только "последней рубашкой", но и своей повседневной рабочей одеждой, зачастую сшитой тем же мастером из остатков парусины. Но главное, именно Форест ладил новые белые полотняные крылья кораблю взамен старых, лохмотьями свисающих с рей после штормовых деньков или артиллерийского сражения с противником. Для Тэо оставалось загадкой, как парусному мастеру удавалось разобраться в огромном полотнище и не спутать ненароком в работе шкотовый угол с нок-бензельной или верхнюю шкаторину с нижней? Мальчик с

уважением посматривал на мужчину, а Форест с доброй улыбкой порой по-отечески взъерошивал

его волосы и рассказывал морскую байку, пока сам усердно орудовал иглой.

На корабле в минуту гнева вместо пожелания сломать шею или ногу моряк мог в сердцах бросить:

"Чтоб у тебя мачты поломались!" Это было страшной потерей. А потому корабельного плотника Реймана, как ни крути, приходилось причислять к важнейшим особам на борту. Ведь всего каких-то несколько сантиметров трухлявых досок отделяли команду от мокрой погибели. С хорошим же плотником, имеющим к тому же доброго помощника, парни могли спать спокойно. Рейман никогда не сидел без дела: то он заменял доску в носовой переборке, то стругал новую грот стеньгу, а между делом и камбуз обеспечивал

чурками и стружками для растопки. А бывало, по просьбе судового врача вырезал новую деревянную ногу для пострадавшего в бою. На судне плотника так же освобождали от несения вахты. Он принадлежал к тем немногим, кто имел право спать всю ночь напролет. Как-то мальчишка оказался в крохотной каюте Реймана и, увидев корабль, помещённый в бутылку, просто обомлел.

– О-о-о! Мне друг как-то подарил такой же, только большой, – восторженно проговорил Тэо. – Но как ты его туда засунул? – искренне удивился юнга, и мужчина, довольно улыбнувшись, пообещал показать. Позже Тэо, с интересом наблюдая, как Рейман собирает маленькие детали в бутылке, выказал моряку своё восхищение, но у самого сорванца терпения на столь кропотливую работу не хватило.

Почти со всеми членами команды у Тэо сложились хорошие отношения. Недолюбливал парнишку разве что Хьюго – тот моряк с рассечённой губой, предлагавший взять Тэо на корабль в качестве пороховой обезьяны. Он считал сына Мориса выскочкой и любимчиком капитана и частенько подчёркивал, что своего положения добился сам, и никто ему не покровительствовал. С самим Хьюго многим приходилось считаться, поскольку он занимал должность квартирмейстера²⁰.

Несмотря на тяжёлую работу, которую мальчику приходилось выполнять наравне со взрослыми мужчинами, Тэо нравилась жизнь на корабле. Здесь он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Море увлекало парня, словно первая юношеская любовь, да такой любовью оно и было для него. Отец обучал сына навигации и астрономии, показывал, как обращаться с измерительными инструментами, и юнге особо пригодились его познания в математике. Тэо увлечённо впитывал новые сведения и всё схватывал налету, чем безмерно радовал Мориса.

Команда пиратов на шхуне собралась довольно разношёрстная. Кроме французов, на корабле были и негры с индейцами, двое выходцев из Англии и даже один испанец родом из Каталонии. Тэо, узнав об этом, как-то заговорил с моряками. Услышав от мальчишки родную речь, мужчины удивились, а впоследствии не упускали возможности пообщаться на родном языке. Особенно порадовался испанец, которому не с кем было перекинуться словом. Так юнга пополнял словарный запас, изумляя моряков быстротой запоминания новых слов и фраз и всё больше поражая испанца правильностью своего произношения.

Тэо любил читать, и капитан не отказывал сыну в подобном увлечении и покупал в городах, где они бывали, заинтересовавшие мальчика книги. Тем более, прочитав их, юнга в часы досуга развлекал команду, пересказывая прочитанное.

Когда корабль заходил в порт другого государства, Тэо, спускаясь на берег, разговаривал с местным населением, пытаясь освоить язык. В результате он довольно сносно разговорил на турецком и арабском. Когда парню исполнилось пятнадцать, Тэо получил свою первую должность. Судовой клерк заболел, и моряка пришлось оставить на берегу, а юнга стал его приемником. Парнишка увлечённо вёл судовой журнал, отлично выполняя возложенные на него обязанности.

Пришвартовываясь в пиратских портах, Тэо удивлял моряков других кораблей своими манерами и образованностью. Некоторые флибустьеры высказывали предположение, что мальчишка принадлежит к разорившемуся дворянскому роду. «Поэтому он и занялся пиратством», – считали морские разбойники. Когда Тэо убеждал моряков в обратном и говорил, что он сын Мориса, парни ничуть не разочаровывались, а лишь с ещё большим уважением посматривали на капитана и его сына.

Разумеется, юного флибустьера обучали владению оружием и рукопашному бою. Каждый член команды считал своим долгом показать любознательному мальчишке приёмы и хитрые штучки, которыми владел сам. Обладая от природы недюжинной силой и целеустремлённостью, Тэо в конечном итоге сделался отменным бойцом и сильно злился, когда его не допускали до сражения, считая, что он ещё не готов. Парень подозревал, что и клерком его назначили именно с целью уберечь от схваток и от нежелания во время заварушки выпускать на палубу.