Корделия
Шрифт:
В их отсутствие мистер Фергюсон заново отделал и обставил спальню, и Корделия преисполнилась благодарности за то, что он стер отпечаток Маргарет и дал им возможность начать жизнь сначала.
Тем не менее не обошлось без сюрпризов.
Однажды, заглянув внутрь небольшого, стоявшего на камине, декоративного кувшинчика с узким горлышком, Корделия обнаружила, что он полон жестких черных волос. Когда Брук приехал с фабрики, она сказала ему об этом. Он весь залился краской.
— Я был уверен, что его убрали.
— Я не стала ничего трогать. Мне подумалось… — она подумала,
— Она их собирала, — объяснил Брук. — Во время болезни у нее начали выпадать волосы, и она решила сделать из них накладку.
Он вытряхнул волосы на газету, посмотрел на камин, потом оглянулся на жену и, все такой же красный от смущения, вышел из спальни.
Случилось так, что как раз в тот день Корделии довелось взглянуть на миниатюру — единственное в доме изображение Маргарет. Она увидела бледную молодую женщину с густыми бровями и черными локонами. Та немного враждебно смотрела на нее, словно хотела сказать: "Попробуй понять меня, если сможешь!"
Тонкое, аристократическое лицо…
— Она была намного старше тебя, Брук? — спросила Корделия, когда муж вернулся.
— Кто, Маргарет? Почти на восемь лет.
— А что с ней случилось?
Он замешкался с ответом.
— Злокачественная анемия. Она… перенесла болезнь, да так и не смогла оправиться. Таяла на глазах… Ты еще что-нибудь нашла, дорогая?
— Нет, ничего.
На Рождество мистер Фергюсон дал несколько званых ужинов. На первый съехались девять его компаньонов — в сюртуках и с бородами, все как один уверенные в себе. Они расселись за столом и повели размеренную беседу о ценах на хлопок и проведении кабеля через Атлантику. Все они были либералы и заядлые оппозиционеры, и тем не менее самым прогрессивным из них казался мистер Фергюсон, правоверный католик.
Корделию представили — и тотчас забыли о ней. Она с интересом вслушивалась в разговор. Некоторые начали кипятиться по поводу избирательного права; большинство не собиралось посылать сыновей в колледж: возможно, там из них и сделают джентльменов, но не научат работать. Их дети с четырнадцати лет работали в конторе. Все эти промышленники усматривали в профсоюзах угрозу стабильности Англии. Только что кончился хлопковый голод, и мистер Фергюсон считал, что пришло время работодателям сделать красивый жест — пойти навстречу некоторым требованиям рабочих и тем самым обезоружить их. Это казалось ему удачным сочетанием мудрой политики и благотворительности.
Коллеги возражали, что аппетит чудовища будет расти пропорционально насыщению. Трубные звуки Французской революции до сих пор отзывались эхом в банках Эруэлла.
Наконец мистер Фергюсон с олимпийским спокойствием произнес:
— Беда в том, джентльмены, что вы видите в рабочих прежде всего многоголовое чудовище, шайку, в которую они сбиваются в минуты опасности. Тогда как на самом деле они — люди, такие же, как мы с вами. Необходимо строить отношения с ними на основе христианской морали. Нам не нужно бояться их, либо объединяться с целью обороны.
Наступило неодобрительное молчание. Потом один из гостей по имени Джейкин Робинсон произнес:
— Разве они руководствовались здравым смыслом, когда на прошлой неделе пытались взорвать дом Эштона — и за что? Разве Эштон плохой хозяин? Ничего подобного. Им не понравилось, что он стал использовать машины в производстве кирпича: они хотели по-прежнему работать вручную. И это вы называете "здраво судить"?
— Отнюдь. Но, может быть, им не объяснили толком? В их глазах машины обозначали безработицу и голод. Портвейн, Холлоуз.
— По-вашему, мистер Фергюсон, мы отстали от времени. Но вы не отмените законы экономики тем, что объявите их несуществующими. Оставим, однако, в покое кирпичи и поговорим о нашей собственной отрасли. Сокращение рабочего времени приведет к сокращению объема производства. Увеличивая заработную плату, мы тем самым увеличиваем стоимость продукции. В любом случае тактический выигрыш оборачивается убытками. Фабрики просто закроются — и где будут ваши хваленые проекты? Мы только расплодим голодных — как будто их еще недостаточно!
— Причем по их же собственной вине, — заметил рослый старик на другом конце стола. — Если бы они не поддержали Линкольна и блокаду… Им следовало довериться Гладстону.
Мистер Фергюсон опять взял слово.
— Чтобы пойти на риск оставить свои семьи без куска хлеба, требуется незаурядное мужество. Такое мужество не присуще жалкому сброду. Эти люди думают о своем будущем. Они заслуживают хорошего обращения.
Двое или трое из гостей, которые собаку съели на производственных отношениях и гордились своими прогрессивными взглядами, пробурчали что-то в знак согласия. Но Джейкин Робинсон не унимался:
— Хорошего обращения! Интересно, а кто с ними плохо обращается? На моей фабрике заработная плата и условия не хуже, чем где бы то ни было. И если бы они не устраивали эти чертовы сборища… — Он запнулся. — Прошу прощения, миссис Фергюсон.
— Корделия, — обратился к ней мистер Фергюсон, — вы можете присоединиться к нам позднее.
— Пожалуйста, мистер Фергюсон, позвольте мне остаться. Все это так ново! И очень интересно!
Но они явно ждали, когда она уйдет. Не женского ума дело. Корделия поняла, что допустила ошибку, не уйдя вместе с тетей Летицией.
Брук придержал для нее дверь, и она вышла, поймав на лету реплику мистера Фергюсона:
— Можете курить, джентльмены.
Стояла холодная погода, и в холле развели большой огонь. Корделия грела руки и думала: что же делать? Она ощущала смутное недовольство и растущую тревогу.
Сзади послышался шорох; она обернулась и увидела пересекавшего холл дядю Прайди в комнатных туфлях. Заметив Корделию, он, подобно судну, застигнутому мощным порывом ветра, изменил курс.
— Ах, это вы, юная леди. Сегодня ожидаются заморозки. Распорядитесь, чтобы в доме всю ночь поддерживали огонь, а то к утру будет холодно, как в морге.