Кордова ковбоев не жалует
Шрифт:
– Будь я проклят, если это не Брекенридж Элкинс! – радостно завопил он.
– Брекенридж Элкинс?! – тихо прошептал Кучерявчик, выронил пушку и повалился на нее со странным булькающим звуком.
– Что это с ним? – спросил я у окликнувшего меня парня. – Сердчишко пошаливает?
– Да нет, просто грохнулся в обморок, когда сообразил, на кого вытащил свою пукалку, – ответил тот. – А ну-ка, ребята, оттащите юношу на конюшню да полейте водой из лошадиного корыта! Авось прочухается. Послушай-ка, Брекенридж, я стал торговцем совсем недавно и еще хорошо помню, какая у тебя тяжелая
Куда деваться? Пришлось пообещать. Только тут я снова вспомнил, что в тех лохмотьях, какие болтались на моих плечах, никак нельзя пожаловать в гости к юной леди. Вообще-то, их еще можно было бы привести в порядок, но времени оставалось мало, я мог опоздать на ужин к мисс Юдит. Пришлось зайти в лавку и купить себе новую рубашку. Никак не возьму в толк, отчего они не шьют рубашек на мужчин с нормальным телосложением. С таким как у меня, к примеру. Можно подумать, никто, кроме каких-то малохольных карликов, рубашек не носит. У самой большой, что нашлась в лавке, воротничок едва дотягивал до семнадцати с половиной дюймов. Впрочем, я все равно никогда не застегиваю воротнички. Попытайся я это сделать, через пару минут мне каюк, даже веревку намыливать не надо.
В общем, сунул я парню пять монет и натянул на себя новую рубашку. Она оказалась тесновата, но я прикинул, что все-таки смогу проносить ее пару дней, если постараюсь почти не дышать. Правда, пришлось потратить часть денег, которые я берег для Ром-Бабы, но, когда парень узнает, через какие мытарства мне пришлось пройти, чтобы вытащить его из тюряги, думаю вряд ли он будет сильно возражать.
Капитан Кидд доставил меня по аллее на задворки тюрьмы. Там я подошел к зарешеченному окну и окликнул своего дружка.
Ром-Баба сразу выглянул наружу. Он слегка отощал и сбледнул с лица, словно тюремная жратва действительно не шла ему впрок. Но стоило ему увидеть меня, как он просиял и воскликнул:
– Ур-р-раа! А то я тут уже состарился, тебя поджидаючи! Совсем до ручки дошел. Давай же, Брек, загребай с той стороны, к парадной двери, выкладывай этим койотам чертовы десять монет, и отвалим отсюда поскорее! Боже, да ведь помои, какими тут кормят, не выдержит даже волчий желудок!
– Видишь ли, Ром, – начал я, – у меня малость не хватает деньжат. Рубашка вот совсем изорвалась, пришлось купить новую…
Парень аж всхрапнул, словно раненый лось, и судорожно вцепился в решетку.
– Ты совсем рехнулся?! – завопил он. – Промотал мои деньги! Покупаешь шелковые сорочки и батистовые платочки, пока я тут чахну в темнице!
– Да не волнуйся ты так, – успокаивал я. – У меня еще есть пять твоих долларов да один мой. Всего-то делов осталось: дойти до игорного зала и умножить наши капиталы.
– Умножить?! – взвизгнул Ром-Баба. – Да чтоб ты лопнул! Ты хоть понимаешь, чем меня кормят с тех пор, как швырнули в этот застенок? На завтрак, на обед, на ужин? Бобами! Бобами! Бобами!
Чувства настолько захлестнули беднягу, что слова застряли у него в горле.
– И ведь это даже не первосортные бобы! – печально продолжил Ром-Баба, когда к нему вернулся дар речи. – Вовсе нет!
– Что ж, – заметил я, – такую чистоплотность можно только приветствовать. Отродясь не слышал, чтобы кухарки-мексиканки вообще когда-либо мыли ноги. Однако пойду сыграю в покер. Да не дергайся ты так! Я выиграю достаточно, чтобы уплатить за тебя штраф, и еще останется немало.
– Да уж, выиграй, прошу тебя, – сказал Ром-Баба со слезой в голосе. – Выигрывай и постарайся вытащить меня отсюда до ужина. Уж так хочется бифштекса с чесночной подливкой, уж так хочется, что мне по ночам мерещится его сладостный аромат!
И я отправился в салун под названием «Золотой телец».
В тот раз там было не так уж много народу, но игра в покер шла вовсю. Когда я намекнул, что жажду присоединиться, игроки оглядели меня с ног до головы и молча подвинулись, освободив место. Метал один тип с густыми черными бакенбардами, зачем-то сообщивший мне, что он из Кордовы. Я сразу же заметил, что он передергивает, сдает себе с низа колоды, а всем остальным – сверху. Другие игроки, казалось, ничего не замечали, но только не я. У нас у всех, кто родился и вырос на Медвежьей Речке, глаза как у ястребов, а иначе никому из нас не удалось бы дожить до зрелых лет.
– Не знаю, что тут у вас за правила в здешних краях, – кротко начал я, – но там, откуда я приехал, карты сдают всегда только с верха колоды.
– Что я слышу?! – с жаром воскликнул малый. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я – шулер?! – Он судорожно схватился за свою пушку, от возбуждения не заметив, как при этом движении из его рукавов вывалились три или четыре туза сразу.
– Ну что ты, – ответил я, – ни о чем таком я даже и не помышлял. Наоборот, я уверен, что крапленые карты, торчащие из-за голенища твоего правого сапога, – всего-навсего твоя любимая сувенирная колода.
Отчего-то мои слова так взбеленили чудака, что он выхватил из другого голенища длиннющий охотничий нож. Деваться некуда, пришлось немедля огреть его по голове бронзовым канделябром, после чего он уютно разлегся под столом и принялся глухо стонать.
Остальные парни повскакивали с мест, вытаращившись на торчавшие из-под стола сапоги малого с бакенбардами.
– Эй! – сказал один из них. – Я мировой судья. Тебе не стоило так поступать. У нас тут законопослушный город.
– А я – шериф, – вставил другой. – И поскольку ты явно нарушаешь общественное спокойствие, мне придется тебя арестовать.
Это было уже слишком даже для такого мягкого человека как я.
– Заткнись, дурья башка! – заревел я, сжимая кулаки. – Я приехал в ваш мерзкий городишко, чтобы мирно и законно вызволить из тюряги Ром-Бабу, честь по чести уплатив за него штраф, для чего, как подобает истинному джентльмену, пытаюсь честно выиграть в покер! Но если вы, паршивые гиены, не перестанете испытывать мое терпение, клянусь сарафаном моей бабушки, я разнесу по камушку вашу вонючую тюрьму и вытащу оттуда своего приятеля, не заплатив вам ни единого цента!