Корела
Шрифт:
— Уже слышны голоса, чтобы я всех беглецов и страдников обратно бывшим владельцам вернул, поля некому обрабатывать, дескать. И о «Юрьевом дне» никто вспоминать из помещиков не хочет, «заповедные лета» уже бессрочными стали. «Крепости» к землице для всех крестьян желают, недаром «урочные лета» в сроках увеличивают. Вначале пять лет на сыск беглых отводили, Лжедмитрий на полгода увеличил, а теперь уже разговоры идут как бы не вдвое больше срок сделать. Не быть тому!
От резкого голоса владыка невольно вздрогнул, и опустил взгляд. Потом тихо спросил:
— Ты понимаешь, государь, что супротив тебя все московское дворянство и боярство встанет? Изгонят ляхов, и на Новгород пойдут в силе тяжкой — от города одно пепелище оставят, а «измены» придумают. Новшества твои не по вкусу придут многим князьям и боярам, тем,
— Знаю, но пойду на то, владыка. Нельзя одним православным над другими править, полными хозяевами быть — а к этому дело и идет. Ведь не заботятся о крестьянах, поборами обирают, оттого те и бегут. А потому никто и никогда не имеет права «Юрьев день» отменять, «заповедные лета» вводить. Не будет этого на здешней земле никогда, отныне и навеки, и в том запись в «Судную грамоту» сделана, и вымарать ее никто не сможет, ни царь, ни патриарх, ни вся Дума Боярская. Никто и никогда!
Владимир тяжело вздохнул, и тут с облегчением подумал, что опричный террор, как ни странно, большую пользу принес. Нет на здешней земле больших вотчинников, вырезали или переселили, а у «московской братвы боярской» он конфисковал угодья. Малые землевладельцы больше на «своеземцев» походят, и доходов больших у них нет. Если ограничения на увеличение поместий поставить, то только в службе и жаловании главный источник доходов будет — а это уже регулярная армия, как ни крути, и готовый для нее офицерский и унтер-офицерский состав, если его со всем тщанием подготовить. И дети их служить обязаны будут, и внуки с правнуками — поголовно и обязательно, вопрос только в сроках.
— Вотчин боярам раздавать не буду, их алчность и погубили новгородские «вольности». И монастырям деревеньки никто отписывать не станет — сами, владыка, изворачивайтесь — земля пустая стоит, монахи будут — пусть сами и обрабатывают. Но это не значит, что церковь не поддержу, еще как пособлю — служить ведь не токмо Христу будут, но и государству. Грамотных людей мало, а потому священники должны свою лепту внести — школы повсеместно открывать надобно. А учителям жалование положено, к тому же придется паству не только духовно окормлять, но и за благочинием следить, порядок блюсти, и по «судной грамоте» вопросы решать. Да много чего придется делать — а потому при будущем университете, что этим летом в Новгороде открыт будет, богословский факультет будет, семинария — и там учить все духовенство нужно, чтобы и мирские дела решать умели.
Владимир посмотрел на митрополита с немым вопросом — эту проблему он с ним не раз обсуждал. И сейчас как бы спрашивал — «ты со мною в лодке, али как». И с облегчением услышал ответ:
— Вместе дела вершить будем, как уговорено…
Много чего видели за свою долгую жизнь крепостные стены Копорья. Вот только вряд ли заслуживает «ветеран» такого отношения потомков…
Глава 58
— Вот эти монетки и есть первый шаг по дороге к будущему единому Русскому государству, и так будет, — произнес Владимир, крутя в пальцах две серебристые монетки, достаточно крупные, чтобы быть отчеканенными из драгоценного металла. Просто он ввел в обращение, через год тяжких трудов Монетного Двора, медно-никелевый сплав, что в будущем уже не получит наименование мельхиора или нейзильбера, хотя такой состав здесь уже известен под названием «белая медь».
Всего две монетки, весом в шесть и три грамма, во всем соответствующие пятирублевому и одно-рублевому образцам его мира. Но сейчас являются по своему номиналу копейкой и ее половиной — деньгой. Обычно их чеканили из серебра высокой пробы, плюща кусочки серебряной проволоки. Вот только смута привела к тому, что серебро стало стремительно «вымываться» из обихода, и торговля с иностранцами просто прекратилась — монет из драгоценных металлов стало не хватать, тем более, что серебро и золото были привозными.
Сейчас пошел обратный процесс — теперь чеканили из серебра исключительно увесистые полтины — ими шла оплата с иноземными торговцами. Любой новгородский купец мог сдать в казенную меняльную контору рубль новыми копейками, а это ровно шестьсот грамм, и получить пару блестящих полтин, общем весом немногим больше пятидесяти грамм серебра очень высокой, чуть ли не 960-й пробы. На них и пошли копейки, деньги, а привозимые иноземцами всякие талеры после обмена с долей маржи отправлялись на переплавку — немцы в своих землях совсем из «худого» серебра монеты норовили чеканить. В дополнение начеканили из золота первые рубли — таковые раньше являлись исключительно расчетной единицей, но теперь стали обычными дукатами с соответствующей, очень высокой для них пробой драгоценного металла — 986-й. И червонцы, аналоги дублонов, или двойных дукатов. Вообще в европейских странах в ходу было множество золотых монет, но от флоринов и цехинов до гульденов, но почти все имели самое ходовое «дукатное» наполнение. Золотишко пошло на чеканку свое — за прошлое лето, первое мирное 1611 года, намыли и сдали в казну без малого три пуда, из которого начеканили чуть больше четырнадцати тысяч рублей — но с учетом расходов прибыли не имелось, как и убытков, впрочем. Зато «почин добрый» оказался — на север потек небольшой ручеек старателей, которые сбивались в артели и этим летом получат за Полярным Кругом участки в разработку. А там слухами земля будет полниться…
— Карлуша, Карлуша, большая ты стерва!
Владимир хихикнул — он выплеснул из души накопившееся негодование, и тут вспомнил, что перефразировал одного из героев книги, который тоже был занят поиском бриллиантов в стуле, но попал в сумасшедший дом. Тесть тот еще оказался, как бы сказать помягче, словами героя из той же книги — «старая сволочь». Потребовал ему никеля отгружать на переплавку и чеканку уже собственных мелких монет. Увидел, что ладные вышли и берут их охотно, решил у себя ввести — в казне постоянно пусто.
И не откажешь — первые «единороги» пришли в Нарову в ноябре, шведами отлитые из меди с примесью олова. Понятное дело, что таковыми им теперь не именоваться. Отличные такие стволы, предельно функциональные и без всяких «украшений», привычных для здешних мастеров. Вот только для регулярной армии с ее единообразием и унификацией всяческие «украшательства» только напрасный расход денег. А «выбрасывать на ветер» монеты Владимир не собирался, его стрелки давно лишились европейской одежды и уже привычно носили зеленые форменные кафтаны, отличавшиеся друг от друга только цветными обшлагами, да оторочкой — у каждого полка своя. И на русском языке говорили вполне сносно, а когда ругались, то вообще казались своими.
— Хорошие монеты, ничего плохого не скажешь — один вид внушает доверие, это не проволоку молотком плющить.
Он покрутил в пальцах полтины и червонцы, чувствуя полное удовлетворение. Если добыча золота будет хотя бы десять пудов, то по две тысячи рублей с каждого пуда чистый доход будет. А чем дальше — тем больше, было бы сплошным счастье в год хотя бы полтонны золота добывать, тридцать один пуд общим весом. Но зато он знает, где этот металл примерно найти, вот только ледоколов нет, и построить их невозможно. Зато кочи имеются, и на них в Мангазею, в Югру ходят — туда и будут отправляться экспедиции, благо запрета нет. А тамошние земли не освоены, до устья Енисея спокойно доплыть могут и острог поставить, тут главное упредить.