Корень квадратный из прекрасного

Маккалерс Карсон

СЕСТРА: В косметическом салоне.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Помнишь, когда Филипп ее бросил, она тоже работала в салоне. И у той ее клиентки все волосы повыпадали. Бедняжка лысая, как яйцо.

СЕСТРА: Молли с ней дружит. Они часто пишут друг другу.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Неважно. Одно дело получить работу и жить в Нью-Йорке, и совсем другое - любить гения.

СЕСТРА: Что такое гений?

МАМА ЛАВДЖОЙ: По-моему, гений - это что-то светлое и темное, со взлетами и падениями, все вместе.

СЕСТРА:

Понятно ты объясняешь.

МАМА ЛАВДЖОЙ: О гениях пишут в газетах.

СЕСТРА: Значит и Аль-Капоне - гений?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Твой брат мертв, а ты все завидуешь!

СЕСТРА: Как ты не понимаешь? Я никогда ему не завидовала. Просто думала о произведениях Филиппа и о том, что ему не надо беспокоиться о библиотечных каталогах и просроченных книгах. Не надо наводить порядок на полках с детской литературой. Но никогда не завидовала. Мне просто хотелось быть похожей на Филиппа.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Скоро уже должны прислать лимузин, который мы взяли напрокат.

СЕСТРА: Почему ты не вызвала такси?

МАМА ЛАВДЖОЙ: В лимузине можно проплакать всю дорогу до станции. Таксист из любопытства спросит.

СЕСТРА: Я люблю таксистов.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Давай скорее.

СЕСТРА: Еще много времени.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Я хочу приехать на станцию заранее.

СЕСТРА: Скажи, мам, ты когда-нибудь опаздывала на поезд?

МАМА ЛАВДЖОЙ: О нет! Всегда успевала вовремя. Когда я была молоденькой, мне приснился сон, что я собираюсь сесть в поезд, но когда я взглянула на себя, на мне не оказалось никакой одежды. Я была смущена. Стояла на станции голая. Во сне, конечно.

СЕСТРА: Успокойся, ты уже одета.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Ты завернула завтрак?

СЕСТРА: Бутерброды с индейкой.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Надеюсь, ты положила побольше майонеза на мой бутерброд, как я люблю?

СЕСТРА: Положила.

Слышно, как подъезжает машина. Сверху спускается Молли.

МОЛЛИ: Машина приехала.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Не плачь, Молли. Всему свое время - и слезам, и нищете, и ярости, и ... и так далее.

МОЛЛИ: Я не плачу.

МАМА ЛАВДЖОЙ: А чем занимался тот мужчина?

МОЛЛИ: Какой мужчина?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Постоялец из флигеля.

МОЛЛИ: Джон? Джон Такер? Не знаю. (Отворачивается).

МАМА ЛАВДЖОЙ (Обращаясь к Молли): Действительно, бродяга. И совсем не плакал! Ну, и манеры. (Пауза). Мой сын был великий гений. Я всегда буду говорить о нем - в лавках, в поездах, в общественном транспорте, и ты тоже, Молли.

МОЛЛИ: До свидания, Сестрица. Я люблю тебя.

СЕСТРА: Я приеду погостить у тебя в августе, в отпуск.

МОЛЛИ: Мой дом - твой дои. Только не знаю, где он теперь.

(Возвращается Парис). Парис, попрощайся с бабулей

и Сестрицей.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, я собираюсь сделать тебя своим наследником.

ПАРИС: А что это?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Оставлю тебе все свои деньги, за исключением пожизненной ренты. У твоей тети Сестры должно быть что-то, на что можно рассчитывать.

ПАРИС: Значит, я буду богатым?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Никогда не говори "богатый", это вульгарно. Говори "хорошо обеспеченный" или "благоприятные обстоятельства".

ПАРИС: Я и так хорошо обеспечен. А сколько там денег?

МАМА ЛАВДЖОЙ: Парис, все хотят это знать. Весь город. Твои мать и тетя задают осторожные вежливые вопросы, но я пропускаю их мимо ушей. Не будем сентиментальничать.

ПАРИС: Хорошо, бабуля.

МАМА ЛАВДЖОЙ: А ты, Молли, хотя я не могу оказать тебе должной поддержки, можешь вернуться в Сесайти-Сити.

МОЛЛИ: Я никогда не вернусь в Сесайти-Сити.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Если ты станешь немощной, или слабой, или что-нибудь в этом роде, приятно сознавать, что можно вернуться.

МОЛЛИ: Надеюсь, я никогда не стану немощной или слабой.

МАМА ЛАВДЖОЙ: Мы остановимся в каком-нибудь нью-йоркском отеле. Как называется отель напротив Центрального Вокзала?

СЕСТРА: "Коммодор".

МАМА ЛАВДЖОЙ: "Коммодор". Обожаю моряков. Прощайте! Прощайте все.

(Мама Лавджой с Сестрицей выходят).

ПАРИС: Мама, не плачь. Не грусти, пожалуйста. Как мне помочь? Мне горько видеть, что ты плачешь.

МОЛЛИ: Расскажи что-нибудь или спой, малыш. Это всегда меня успокаивает.

ПАРИС: Я не могу петь, ты же знаешь. У меня ломается голос.

МОЛЛИ: Расскажи что-нибудь, успокаивающее нервы и соответствующее случаю.

ПАРИС: Что, мама?

МОЛЛИ: Прочти "Седой и старой женщиной была".

ПАРИС: Только не это, мама. Это так тоскливо и грустно.

МОЛЛИ: Я тоже грустная. И несчастная. Старая, увядшая, седая.

ПАРИС: У тебя всего девять седых волос, мама. Девять - это совсем немного.

МОЛЛИ: Съежившаяся от холода. Я продрогла. Я неряшливая, седая и продрогшая.

ПАРИС: Ты, мама, не неряшливая и не такая уж седая.

МОЛЛИ: Парис, нам нужна веревка для коробок.

ПАРИС: Сейчас принесу.

МОЛЛИ (одна): Нет, я никогда не смогу говорить о Филиппе ни в лавках, ни в общественном транспорте.

В проеме двери появляется Джон.

МОЛЛИ: Зачем ты вернулся?

ДЖОН: Забрать тебя и Париса.

МОЛЛИ: Мы не поедем с тобой.

ДЖОН: Почему, Молли?

МОЛЛИ: Потому что я виновата.