Корень зла

Полевой Петр / Пётр Николаевич

— А! Да! Помню, — рассеянно и поспешно проговорила Ксения, как бы стараясь поскорее отделаться от неприятных и тяжелых воспоминаний. — Но что же теперь тебе нужно? Говори, если ты точно добрый человек…

— Отошли боярышню, государыня, — сказал Тургенев, поднимаясь с колен. — Я с тобой говорить могу только с глазу на глаз.

Царевна шепнула Вареньке на ухо:

— Отойди от меня недалечко и будь под рукою.

Калашник по знаку Тургенева исчез в кустах. Ксения опустилась на дерновую скамью и сказала:

— Говори скорее,

я слушаю.

— Государыня царевна, — сказал Тургенев, — мы присягали на верность твоему батюшке, и не ему одному, а и царице Марии, и братцу твоему, царю Федору, и тебе, государыня. Их всех Господь прибрал, и злые люди над ними грех совершили, в крови их омыли руки свои, но тебя сохранил Господь… Сохранна и присяга наша тебе в верности, и помним мы, что должны тебе до гроба служить верою и правдою.

Царевна подняла на Тургенева свои чудные очи, в которых ясно выражалось сомнение и вопрос.

— И вот помня ту присягу, государыня, — продолжал Тургенев, — и слыша, в каком ты живешь здесь утеснении от нового государя и от его пособников и злодеев, пришли мы тебя от них избавить. Готово у нас все для побега: и люди, и лошади — и только прикажи, государыня, сегодня ночью умчим тебя, куда сама велишь.

Царевна не ожидала такого странного оборота и была не только удивлена, но почти разгневана излишнею преданностью и усердием этого верного слуги. Она насупила брови и, спокойно обратясь к Тургеневу, сказала:

— Ты ошибаешься, и тот, кто насказал тебе об утеснении моем и об обидах, чинимых мне, тот лжу взводит на государя Дмитрия Ивановича. Я его милостью довольна и ни на что не жалуюсь. Не смею роптать на Божью волю… Притом я знаю, что царь Дмитрий не виновен в злодеяниях бояр и в гибели моих родных и близких… Я не смею и думать о том, чтобы бежать отсюда… Я из воли государя не выступлю ни шагу…

Тургенев вздрогнул при этих словах царевны и сказал:

— Ужели ты и тогда, государыня, не выступить из воли царя Дмитрия, когда он поведет тебя на верную погибель?

— Как смеешь… ты это говорить? — гневно воскликнула Ксения, поднимаясь с лавки. — Какая гибель? В чем?

— Не гневайся, государыня царевна, не посетуй на меня за правду! Смею я говорить то, что вся Москва уж говорит, и не шепотом, а во весь голос трубит… Все говорят, что царь Дмитрий собирается тебя отсюда перевезть к себе поближе в теремной дворец и что готовит себе на потеху…

— Замолчишь ли ты, дерзкий холоп! — крикнула царевна. — Ты, верно, сюда боярами подослан сеять раздор и смуту! Прочь отсюда, или я криком соберу людей, и ты будешь…

— Не дерзкий я холоп, царевна, а верный раб твой до гроба и знаю, что говорю… Недаром прокляли егона площади, недаром сверженный им патриарх писал повсюду в грамотах, что он глаза отводит колдовством да чернокнижеством!.. Он и тебя околдовал, он и тебе глаза отвел! А нас он не

обманет… Мы тогда еще видали его, как он здесь в Чудовой обители был иноком!.. Мы знаем, что он обманщик, а не прямой наш царь. Я это прямо говорю, я и креста ему не целовал и целовать не стану! И если я увижу, что он тебя не пощадит и замысел свой исполнит, вот разрази меня Господь (и тут Тургенев поднял вверх руку с крестным знамением), если я не выйду на площадь и не объявлю его обмана перед всем народом!

Слова Тургенева как ножом полоснули царевну по сердцу, но честная правдивость и уверенность, с которыми он говорил, смирили ее гнев.

— Над царями истинными Бог блюдет и хранит их от крамольников! — сказала царевна, собираясь уходить. — Он блюдет и над царем Дмитрием и возвел его на прародительский престол через сколькие беды и напасти… Смотри же, не играй напрасно головой своей!

— Дорога мне голова моя, государыня, как дорога девице честь девичья, — сказал Тургенев, меняясь в лице. — Но я голову спокойно понесу на плаху, коли придется помирать за правду! А тебе, великая государыня, одно скажу: не сумела ты оценить верного слугу, не сумела ты от него правды выслушать, повелела ты ему быть в смертной казни! Ин будь по-твоему… Прости, государыня! Не поминай лихом верного слуги! Дай тебе Бог всякого счастья!

И он поклонился Ксении в землю, потом медленно, с видимым усилием, как бы подавляя в себе какое-то тяжелое чувство, свернул в кусты и скрылся из глаз царевны, которой показалось, что она слышит в кустах чьи-то глухие рыдания.

— Варенька! Варенька! — крикнула царевна боярышне. — Домой, поскорее домой пойдем! Мне страшно, мне страшно здесь оставаться!

X

В ХОРОМАХ ЦАРИЦЫ МАРФЫ

С тех пор как Ксения переселилась в отведенные ей покои теремного дворца, между боярами пошли споры.

— Что бы это значило? Как это понимать надо? — слышались всюду одни и те же вопросы, как только где-нибудь сходилось двое-трое бояр.

— Да что понимать-то? Плохо, да и все тут! Говорят, на Годуновой жениться ладит.

— Как же так? И в Польше у него невеста, и здесь? Этого и в толк уж не возьмешь… На двух разом, что ли, он жениться собирается?

— Экое ты слово-то брякнул? Нешто так можно о государе говорить! Ну, как прослышат?

— А по-твоему, как же?

— А по-моему, надо у Шуйского у Василья спросить, тот все лучше нас знает.

И спорившие обращались по царском выходе к Шуйскому и просили его просветить их умом-разумом в мудреном вопросе о царской женитьбе.

— Ничего знать не знаю и ведать не ведаю, — отвечал, лукаво улыбаясь и моргая хитрыми глазками, князь Василий.

— Уж как же тебе не знать? — говорили ему бояре. — Ты теперь опять у царя в милости, в ближних боярах его состоишь, у царицы-инокини тоже небось ежедень бываешь.