Корейская гейша. История Екатерины Бэйли
Шрифт:
– И как тебе замужество? – я старалась свести сарказм тона до минимума, но моя искренняя «нелюбовь» к ее мужу с трудом позволяла это делать.
– Ужасно, – ответила она, и элегантно закатив глаза, добавила. – Урод конченый!
– Не удивительно, – усмехнулась я. – Не бьет хоть?
– Нет, конечно! Еще бы он меня бил! – наигранно возмутилась Рита.
Я сделала вид, что поверила, но про себя подумала, что и совсем не «конечно». Уж я-то знаю, на что он способен! Либо Рита просто не хочет об этом говорить, либо случилось что-то совсем невероятное и «Ди Каприо» превратился
Вообще должна заметить, что мужчины-корейцы достаточно часто ведут себя агрессивно. Особенно – по отношению к женщине. Не зря же одним из наиболее распространенных там преступлений считается изнасилование. Не воровство, не грабеж, и даже не хулиганство, а именно насилие по отношению к женщине. К счастью, среди моих близких подруг не было ни одной подобной «счастливицы», но шапочно я была знакома с одной русской девушкой, которую изнасиловал местный – кореец, причем – почти средь бела дня и недалеко от квартиры, которую я однажды снимала. Изнасиловал и избил, причем – очень жестоко.
А по опыту близких подруг я знаю, что большинство из них, местных жителей, меняют свое поведение по отношению к женам буквально сразу же после женитьбы. Причем происходит такое не именно с русскими женам, а с любыми, в том числе и с кореянками.
Одна из моих приятельниц некоторое время встречалась с женатым корейцем – менеджером крупной компании. Разводиться с женой он ей не обещал, так что встречались они просто так – «для здоровья». Так вот, его жена была полностью «в курсе» и частенько звонила любовнице на мобильный с просьбой позвать мужа или передать напоминание купить сосисок на ужин. В ответ на изумленный вопрос, почему жена все знает и терпит, не устраивая даже скандалов, приятель отмахивался: «жена должна знать свое место». При этом он не выглядел каким-то особенным моральным уродом: нормальный мужчина, каких большинство.
Прощаясь, Рита попросила мой номер сотового (к тому времени я уже обзавелась дешевенькой трубкой), пообещав позвонить и прийти в гости. Хотя она мне и не понравилась, я не возражала, так как от избытка общения пока не страдала.
После этого мы несколько раз встретились. Однако особой радости мне эти визиты не приносили.
Едва придя, она сразу же начинала жаловаться: на мужа, ребенка, одиночество, скуку, саму жизнь… Я от этих встреч очень уставала, хотя обычно они длились минут пятнадцать, не больше.
Стоило ей зайти ко мне, как на сотовый начинал звонить «Ди Каприо», спрашивая, где она.
– Я у Кати, мы чай пьем. Скоро буду дома, – отвечала она.
Через пять минут он звонил снова, и она повторяла то же самое. И так каждые пять минут.
– Зачем он так часто звонит? – спросила я как-то, не выдержав. – Неужели не ясно, что и через пять минут ты все равно ответишь, что ты – у меня?
– Проверяет, – ответила она коротко.
В конце концов, он доставал всех своими «проверками», и Рита уходила.
Больше года назад, когда мы работали в одном клубе, у меня не было повода пообщаться с ней лично, да и не рассматривала я ее так уж пристально, как делала это сейчас. А, пообщавшись
Свои тонкие (такие еще почему-то хочется назвать – «злые») губы она красила светло-бежевой помадой, предварительно рисуя на лице темно-коричневым карандашом «губки-бантики», очертания которых заметно выступали за природные линии рта, а на ее длинных ресницах в любое время дня и ночи покоилось не меньше килограмма черной туши, делающей взгляд обманчиво-распахнутым, как у ребенка.
И «губки-бантики», и излишне намазанные ресницы – все это было призвано подчеркнуть «кукольность» и наивность их обладательницы. Но всем вокруг было ясно, что наивность в ней была лишь нарисованной. Внутри Риты жил мощный компьютер, который, просчитывая ходы на несколько лет вперед, выгоды своей старался ни за что не упустить. Окружающие прекрасно понимали, что за такого человека, как «Ди Каприо» можно выйти замуж только ради денег. А родить от него ребенка – ради очень больших денег. К тому же во всем ее облике, в ее манерности и жеманности чувствовалось непрестанное любование собой. Было очень заметно, что себя, драгоценную, она очень любит. А вот ребенка и тем более мужа – это вряд ли.
Так что надетая маска «наивной простушки» никого не могла обмануть.
С тех пор, как у меня появился пропуск на базу, Санни и вовсе перестал приезжать в таун. Вместо этого я навещала его два-три раза в неделю.
Наступил март, и я решила, что пора бы снова поднять вопрос о подаче документов на визу:
– У нас осталось всего девять месяцев, надо срочно подавать заявку, – в очередной раз напомнила я.
– Ладно. Возьму выходные на следующей неделе, – наконец согласился Санни.
Через несколько дней мы были в Сеуле.
Прибыв к американскому консульству с утра пораньше, мы смогли занять место лишь в самом хвосте очереди, насчитывавшей в себе человек двести, не меньше. Простояв на улице часа полтора, мы, наконец, после тщательной проверки охраной, попали внутрь. Там мы заполнили необходимые анкеты, оплатили консульский сбор и отдали пачку документов в приемное окошко. О дальнейших действиях нас пообещали известить через электронную почту.
Все это время у меня учащенно билось сердце, так как волновалась я ужасно.
Решив эту проблему, мы облегченно вздохнули, взяли такси и направились к автовокзалу.
– Вот видишь, совсем быстро управились. Давно бы так! – не сдержалась я.
– Давно не получалось, ты же знаешь. Зато теперь на время об этом можно забыть.
Уже к вечеру мы были дома.
У Санни оставался еще один выходной, взятый на тот случай, если бы нам пришлось остаться в Сеуле еще на день, и он предложил совершить небольшую велосипедную прогулку.
Мой первый муж обожал этим заниматься, и в США в его распоряжении было аж три велосипеда. С собой в Корею он привез лишь один, самый любимый из них.