Коридор огней меж двух зеркал (Повесть вторая)
Шрифт:
андроида - вашей копии - осуществлялось целенаправленное
воздействие на вашу психику, так? Но почему именно таким
экстравагантным и, согласитесь, недешевым способом это
проделывалось? Если вас хотели убрать, то, наверное, выбрали
бы более простой путь.
ВАНДЕМИР: Я не знаю. Да и не интересуюсь, если честно вам
сказать. Отчего и почему - это вовсе не мое дело. Мое дело
н-ну... показать что ли, хм, навести. Я - наводчик, выводы
дело специалистов.
ВЕДУЩИЙ:
андроида другого - того, который скрывался под именем Дастин
Лэгг и занимал, мы знаем, немалый пост.
ВАНДЕМИР: Именно потому, что он занимал немалый пост, я и
решился обратиться к средствам информации. Мне нужно было,
чтобы об этом узнало как можно больше людей, одному мне было
бы слишком легко заткнуть рот. И я это сделал не ради чего-то
там, нет. Знаете... Знаете, у меня есть сын и дочь, и я учу их
любить этот мир, пусть не всегда такой, как нам хотелось бы. И
я был бы очень огорчен, если бы в один прекрасный день мои
дети сказали мне: отец, все, чему ты учил нас - чушь...
(Боже, я чуть не проговорился. Я до самого последнего момента не знал, нужно ли, можно ли говорить обо всем этом - Ленце, Лукасе, ребятах, а теперь вдруг понял - что нельзя. Если кто-то что-то знает, то и пусть знает. А говорить нельзя. Нет, нет, нельзя. Слава богу, что я это понял. Слава, слава богу.)
ВЕДУЩИЙ: А как зовут ваших ребят?
ВАНДЕМИР: Питер-младший и Марта. В честь бабушки.
Рядом с передней камерой, под которой укреплен "суфлерчик"
– монитор для текста, сейчас он погашен, - появляется
бородатый ассистент, показывает четыре скрещенных пальца.
ВЕДУЩИЙ: Нам показывают, что эфирное время заканчивается.
Всего доброго вам, дорогие зрители, мы еще встретимся с нашим
славным храбрым Питером Вандемиром - не правда ли, Питер?
– у
нас в студии. "Антенн-22", Вильгельм Саянов.
Эфир окончен.
ВАНДЕМИР: (в выключенную камеру): До свидания.
Он заехал домой, причем очень торопился. Элла по-прежнему поджимала губы и молчала, но сделано было все как надо: Черноглазка собрана, одета, сидит, дожидаясь, за столиком в саду. Питеру бросилось в глаза, что одета она в тот самый желтенький комбинезон, что был на ней в день, когда он, Питер Вандемир, ощущая себя последней сволочью, забирал девочку из пансиона по фальшивой доверенности.
Питер подогнал машину к самому столику - черт с ним, с газоном, Ица не шелохнулась. Опустил стекло. Помолчал. Спросил:
– А где медвежонок?
– Я не взяла, - сказала Ица.
– Я его не люблю больше. Пускай он теперь живет у тебя.
– Пускай, - не стал возражать Питер.
– Ты, может, за ним еще вернешься. (Что я горожу, язык оторвать мало!) А вот
Ица боком слезла с белого ажурного стула, потрогала бок машины, осталась стоять рядом, тоненькая, с кукольной сумочкой через плечо. С неба зарядила серая мозглая россыпь. Питер сказал:
– Правда. Вот сейчас сядем и поедем.
Она растворила дверцу, села на заднее сиденье, уставясь в спинку перед собой огромными черными влажными вишнями. А глаза у них непохожие. Красивые, но разные. Драгичевич - кто он был, румын, югослав? Как его звали - Марко, Йозо? Пять лет... да, Лина уже работала в фирме и уже частенько на службу ее доставлял Ладислав. Папа появляется позже - шестьдесят три не возраст, конечно, но... и Драгичевич, почему, собственно, - был?.. Ох ты, господи, о чем думаю, право...
Ица сидела, положив ладошки на колени, личико у нее было, как у старушки. Теперь Питер знал, какие лица бывают у детей, если их обманывать раз за разом.
– Я принесу остальное, - бодро сказал он.
Элла встретила его в доме, протянула собранную сумку. Элла улыбалась ему, как улыбались спартанские женщины возвращавшимся из похода мужчинам. Пыльным, грубым, израненным, жестким. Победившим. Теперь мой портрет тоже будет висеть в рамочке на стене. "Смотри, Пепик, дедушке не понравилась бы твоя шалость. А дедушка у нас знаешь был какой..." Только вот медалей у меня нет никаких. Нет, есть одна, не помню за что. Африка еще, наверное. Нет, решительно не помню.
Кой черт, подумал Питер.
– Здесь все?
– Все, милый. Все, что ты велел.
– Угу.
– Он поднял сумку.
– Марта и Питер-младший еще у телевизора. Они сейчас так радовались. Мы тобою гордимся, милый, мы...
– Чувства переполняли ее.
Питер посмотрел на часы. Однако.
– Достойные дети. Просидеть сто минут...
– Он вышел со студии в четыре.
– Какие сто минут, Пити? Четверть часа, меньше...
Так. Он - ему сказали - должен был идти напрямую. Да он и шел напрямую!
– Питер вспомнил ассистента, который делал ему знак. Девятнадцатый канал их сети - это же только прямые передачи. Новости, чрезвычайные происшествия, сенсации... Ага. Значит, таким вот образом.
– О чем там было?
Нет, не то! Потом. Или вообще наплевать.
– Как же, Пити... Об андроидах, их наконец разоблачили. Ты говорил...
Наплевать и забыть - это самое лучшее. Да. Самое лучшее для него теперь.
– Ладно, хорошо. Слушай, у меня уже совсем нет времени...
Он вернулся к машине, к Ице. Опустил сумку на переднее сиденье, обошел автомобиль, уселся, пристегнулся.
– Это не мое, - сказала сзади Ица.
– Ч-что?
– сперва не понял он.
– Это не мое.