Коридор
Шрифт:
Гарри смеялся и о чем-то разговаривал с Роном, но едва заметил нас, как улыбка погасла.
Белла кинулась его обнимать. Гарри посмотрел на меня и произнес: «Добрый вечер, сэр», — таким ледяным голосом, что и айсберг бы заморозило. Церемонно тронул губами мою протянутую руку и тут же отвернулся.
Рон пялился на нас с ужасом, Гермиона — настороженно, но, в отличие от Уизли, она хоть догадалась поздороваться.
— Мама, это мои друзья, — представил их Гарри. — Рон и Гермиона.
Ну да, я-то с ними уже знаком, да и вообще меня здесь нет.
— Я очень рада, — сказала Белла, неласково глядя на
— Ну, мы пойдем? — неуверенно спросил младший Уизли.
— Постой, — остановил я его и сказал, обращаясь к обоим детям: — Я хотел поблагодарить вас за то, что вы были с нашим сыном в подземелье. Без вас он бы не справился.
Белла поджала губы и промолчала. Гермиона покраснела, Рон уставился на асфальт у себя под ногами. Гарри холодно глянул на меня и опять отвернулся.
— Ронни! — пронзительно позвал кто-то у нас за спиной. Я оглянулся и увидел толстуху в зеленой юбке и видавшей виды кофте болотного цвета. Мне потребовалось минуты две, чтобы узнать бывшую однокурсницу.
— Привет, Молли…
Молли Уизли остановилась так резко, словно ее толкнули. Растерянно захлопала глазами, кое-как поздоровалась и тут же схватила сына за руку:
— Пойдем, Рон! Папа ждет. Скорее, пока Фред и Джордж не натворили чего-нибудь!
— Если что, давай сразу… — шепнул Рон, обращаясь к Гарри, но мать уже поволокла его за собой, не позволив договорить.
— Мне тоже пора, — сказала Гермиона. — Мои родители, наверное, давно ждут за барьером. До свидания, миссис Лестрейндж, мистер Лестрейндж… Гарри, ты же мне напишешь?
Гарри коротко кивнул, и Гермиона, взяв с тележки свой чемодан, двинулась в сторону барьера.
Мы остались одни.
— Ну что, по метлам? — бодро спросил Ральф.
***
Новость о том, что мы летим в Седжтон, Гарри принял равнодушно, будто и не услышал. Динки аппарировала домой, а мы вчетвером дошли до конца платформы, где заканчивался металлический навес. Состав уже увезли в депо, так что впереди виднелись только пустые серебристые рельсы, переплетающиеся, как змеи.
Лететь предстояло под разиллюзионным, чтобы маглы нас не увидели, поэтому на метлы надо было поставить маячки. Большие золотые шары один за другим срывались с моей палочки, садясь на рукоятки и хвостовое оперение. Закатное солнце, впрочем, светило так ярко, что сияние шаров было почти не заметно. Белла уменьшила багаж Гарри, чтобы его можно было прикрепить к метле, и выпустила Хедвиг — пусть летит своим ходом.
Когда Белла садилась на метлу, взметнувшаяся юбка открыла коленки, и Ральф, кажется, на мгновение впал в транс. Потом очнулся, покраснел и сделал вид, что внимательно изучает компас.
Моя жена — предмет вожделения всех встречных подростков… Впрочем, судя по тому, что я живу с ней два десятка лет, я и сам от них недалеко ушел.
Я набросил на всех разиллюзионные чары, и мы стартовали. Едва оказавшись над вокзалом, Гарри послал «Нимбус» вперед на полной скорости — золотые огни стремительно уменьшались. У «Комет» никогда не было такого ускорения. Гарри явно хотелось оказаться от нас как можно дальше, и помогло только то, что он не знал дороги, а то бы пришлось его искать.
Мы поднялись повыше, и город под нами казался теперь ненастоящим, словно панорама в
Через полчаса Лондон, наконец, закончился, и потянулись пригороды — ряды аккуратных разноцветных домиков внутри сетки шоссейных дорог. Потом Гарри принялся раскачивать древко метлы, так что золотой шар прыгал туда-сюда — сигнал, что надо остановиться. Минут пять мы висели в воздухе, пока он рылся в чемодане, разыскивая шапку и перчатки, — на такой скорости было холодно, несмотря на царившую внизу жару.
Ральф старался лететь над Темзой, чтобы не потеряться. Алое пятно — отражение солнца — бежало впереди нас по воде, повторяя прихотливые извивы реки. Над Ридингом мы опять остановились, чтобы свериться с картой. Ральф пожаловался, что от ветра у него слезятся глаза, и я сменил его в авангарде. Пришлось спуститься ярдов на триста, чтобы не прозевать Ньюбери, а потом еще минут двадцать кружить над окрестностями, пока я не различил знакомую ратушу с остроконечным шпилем. Оттуда мы свернули на юг. Десять минут полета над илистыми берегами Кеннета — и справа мелькнули домишки Мартинсбери, рядом с которыми возвышалось уродливое недостроенное сооружение молочно-белого цвета. Площадку обсели грузовики со стройматериалами, похожие сверху на крупных жуков.
А слева уже виднелся Заячий холм — старинное место обитания «доброго народца». Рассказывали, что когда-то все звери и птицы в этих местах умели говорить по-человечески, и еще мой прапрадед по матери встречал здесь таинственного и могущественного Заячьего короля. К северу холм круто обрывался вниз, отбрасывая длинную тень на равнину, а к югу пологий лесистый склон плавно переходил в разноцветье парка.
Здесь уже можно было сбросить разиллюзионное. Обернувшись назад, я увидел, как из воздуха появляются Гарри, надвинувший шапку на самые глаза, и Белла, стучащая зубами от холода. Ветер развевал и трепал ее юбку. Внизу тем временем показались башенки и дымовые трубы, и я махнул рукой, сигналя, что пора снижаться.
Гарри ушел в пике и выровнял метлу ровно за секунду до того, как врезался бы в гравий на подъездной дорожке. Не оглядываясь, он взбежал по каменной лестнице и исчез в доме. Когда мы поднялись следом, эльф распахнул перед нами дверь. Изнутри доносились ароматы цветов и свежесваренного кофе. Писклявым голосом эльф прокричал:
— Добро пожаловать в Седжтон-парк!
***
В обитель моих родственников Белла вошла, вскинув голову и громко стуча каблуками. В холле нам навстречу вышла Ли. Она-то как раз появилась почти неслышно — мягкие мокасины гасили звук шагов. На груди у Ли спал ребенок, привязанный широкой пестрой шалью.