Корм вампира
Шрифт:
Бен с отчаяньем присосался к бутылке, уже и сам, сожалея о начатом разговоре.
Ему не хватало слов.
А мне — не хватало прожитых лет, чтобы понять его.
Только старая старуха Тоска точно знала, где навалиться на наши плечи, подло подсунув бутылку крепкого виски и закат, в полгоризонта.
— Счастливый ты, Олег. — Бен поставил бутылку на дощатый пол, и принялся раскуривать, погасшую было, сигару. — Есть тебе, что вспомнить. Есть с чем сравнить. И к чему стремиться — тоже есть.
— Романтик ты, Бенджамин Аркан. — Услышали мы со стороны посторонний голос, искаженный
— Ага. Значит, на радаре кто-то все же работает! — Вырвалось у меня помимо воли. — И голос, однозначно — женский! Не знаю, собутыльник, завидовать тебе сегодня или приносить свои соболезнования…
— Знаешь Олег, что меня злит больше всего, в моей жизни? — Бен отбросил сигару в пепельницу и замер, ожидая моего вопроса.
Пришлось покачать головой и вопросительно вскинуть бровь.
— Каждый раз, когда я хочу поговорить по душам, появляется женщина!
— Ой, бедненький "морячок"! — Начал я придурашливым голосом. — Ни подраться ему, ни поплакаться… Вечно бабы мешаются!
— Женщины! — Бен поднял указательный палец вверх, поправляя меня. — Сам сказал — Женщины!
Глава 14
****
Чего не любит не только русский, но и любой другой человек, находясь в трезвом уме, здравом рассудке и хорошей памяти? Не знаете?
Я вот тоже не знаю, хотя и причисляю себя к "белым воротничкам" и, где-то даже к интеллигенции, да не будь это слово никогда ругательством, отныне, присно и во веки, оставшихся человечеству, веков.
В юношестве думал, что все не любят, когда их обманывают. В детстве — когда лишают мороженого. Став лейтенантом, пусть и насквозь липовым, в действительности — кабинетным водолазом по бумажной документации, понял простую истину — все, что не нравится одному — запросто понравится другому.
Так что, стоящему напротив меня офицеру я не нравился. Это было видно и по его чуть прищуренным глазкам, и по желвакам на скулах, и сжатым, кулакам.
Он бы меня, может, уже бы и бил, но Бен портил ему всю картинку, приставив недавно отточенный мной до бритвенной остроты тесак совсем не к горлу. И распоротый шаговый шов наглядно демонстрировал, что дергаться не стоит.
— Очень прошу Вас, господин полковник, извиниться перед моим спутником. — Тихо и вежливо, почти ворковал ему на ушко, "Стекло", прижимая лезвие все сильнее и сильнее к штанам. — Ну же, ведь это так просто — быть культурным человеком, говорить "здравствуйте", "до свидания" и "извините"!
Полковник бледнел, краснел, пыхтел, но зубы держал крепко сжатыми.
— Заслуживает уважения… — Бормотнул я себе под нос. — Но… "Упрямство — достоинство ослов!"
Фраза, услышанная когда-то давно, в детстве, из уст Самого Боярского, три тысячи чертей!
— Олег, пожалуйста, не оскорбляй господина полковника. — Бен выглянул из-за его спины и укоризненно покачал
— Рогатый? — Вырвалось у меня, и полковник дернулся, нанося прямой удар.
Сложно устроен мир.
Спят, точнее не дают спать, Бену.
А бьют за это — меня.
Такого толстого, круглого и уставшего.
Причем, норовят стукнуть по лицу, не отвлекаясь на разрезанные штаны.
Европейская культура в самом своем голом и неприглядном, виде. Набить морду русскому дикарю, предварительно вылив на него ушат помоев — можно. А попросить прощения, признавая свою ошибку — нельзя.
Моветон-с!
Привычно слив удар по толстому плечу, удержал руку от ответного. Пусть Аркан сам разбирается со своими любовницами, их мужьями и прочими прелестями. А мне еще десять километров по расквашенной глине замешивать. Некогда мне. Хоть и прячется в груди подленькое желание сделать короткий шаг вперед и дать полковнику снизу в челюсть, чтобы как мачта лег. И масса позволяет, между прочим. И техника уже не хромает, Бен подтвердит.
Но, тут дело такое, семейное.
Пусть сами разбираются.
Повернувшись спиной к полковнику, сладко потянулся, обещая себе, что дотерплю до того момента, когда Бен смоется на континент и разберу этот чертов радар, по кирпичику. Вытащу из него "господина полковника" и скормлю рыбам. Медленно и печально, по кусочкам. А его "женбат", ей-ей, выпорю, чтобы неделю сидеть не могли, кушали только стоя и спали на животе.
Полковник еще раз попытался меня достать, тривиально лягнув ногой, и лег в грязь, поскользнувшись. Или получив от Бена, толчок под колено.
Зря он так, Бен. Всю грязь мне испачкает этим британским офицером! И будет снова ворчать, что грязь — грязная, вода мокрая, а ветер — пронзительный.
Легко восстановив дыхание, вернулся к прерванному занятию, такому философскому и жизнеутверждающему, что головной мозг совершенно отключался, доверяя переставлять ноги спинному.
Едва моя излюбленная тропинка для пробежки завернула за остатки забора базы и нырнула в глубины оврага, как возникла передо мной очередная лесная нимфа. Первая — уже получила от полковника и теперь демонстрировала потерю сознания. Точнее — имитировала. Я отчетливо видел, как дрогнула полковничья рука, замедляя свой разбег.
— Где моя мама? — Нимфа, оборзевшая в своей безнаказанности, мало того, что остановила меня, заступив дорогу, так еще и за руку схватила, угостив недетским разрядом статики. — И папа?
— Там! — Выдохнул я, ткнув пальцем себе за спину. — Поторопись, а то станешь сиротой!
"Или вдовой!" — Хихикнул я про себя, вспоминая их странные отношения с Беном.
Весь мой островной день разбит на четыре тренировки по два часа — на большее, пока, я и не замахиваюсь, опасаясь всяческих неприятных последствий — с двумя часовыми перерывами и одним большим, на обед и сиесту. Вес покидает мою бренную оболочку, но медленно и нудно, разочаровывая в успехах. Хочется быстрее. Только сердце и так время от времени подкатывает к горлу, предупреждая, что пока моя выносливость далека от идеала, а физическое состояние и вовсе лишь достойно горьких слез.