Корнелий Тацит: (Время. Жизнь. Книги )
Шрифт:
При всем своеобразии Совет принцепса не был изъят из реальной римской действительности, и процессы, характеризующие ее развитие, ясно сказывались и на нем. По мере сложения бюрократической системы управления обнаруживается стремление придать более упорядоченный, формальный характер и Совету. Помимо лиц, приглашаемых каждый раз для обсуждения данного вопроса, в нем появляются своего рода постоянные члены, входящие в Совет по должности или положению: со времени Клавдия — префект претория и префект анноны, со времени Гальбы, кажется, также консул следующего года, со времени Флавиев — дважды и трижды консулы и префект столицы, с конца века — сенатор, ответственный за римские водопроводы. Оттеснение от власти римской знати и провинциализация управления империей сказались и на составе Совета. Если при Августе и Тиберии он был, в общем, весьма аристократичен, то при Клавдии в нем все более заметную роль начинают играть всадники, например префект Египта с 7 по 4 г. до н. э. и префект анноны, по крайней мере, с 14 до 48 г. Гай Турраний или префект претория Лузий Гета. Примечательно, что при обсуждении положения, создавшегося в 48 г. в результате оскорбительных и опасных для принцепса действий его жены Мессалины, сначала спрашивают мнение Туррания и Геты, а не принимавших участие в этом же заседании консулярия (т. е.
Тенденции, обозначившиеся при Клавдии, усилились при последующих императорах: при Веспасиане в Совет входили отпущенник Клавдий Смирнский, выходец из социальных низов Эприй Марцелл, италики и провинциалы, при Домициане — всадник из египетских работорговцев Криспин, при Траяне — князек одного из мавританских племен Лузий Квиет и т. д.
Эта эволюция должна была бы (или, по крайней мере, могла бы) превратить Совет в послушное орудие принцепсов в их борьбе с сенатом и включить его в конфликт «ревнителей старины» и «наглецов» на стороне последних. Отдельные редкие и не всегда надежные данные о подобной ориентации Совета имеются — в нем, по-видимому, разбирались в 65–66 гг. дела Кальпурния Пизона и лиц, подозревавшихся в участии в его заговоре; на эту сторону его деятельности при Домициане намекает в своей IV сатире Ювенал. Причины подобного сползания «третьей силы» к одному из полюсов в борьбе «оппозиции» и «доносчиков» были разобраны выше. В целом, однако, деятельность Совета была шире этой борьбы, и он отстоял от ее страстей дальше, чем любая другая общественная сила данной эпохи. Сферой его деятельности были, по выражению одного из древних историков, «право, внешняя политика и военные дела» [54] — коренные вопросы жизни, а главное, развития государства. Последнее особенно важно. Рим превращался из олигархической городской республики, хищнически эксплуатировавшей огромные захваченные территории, в мировую империю, которая, чтобы выжить, должна была внимательно и со знанием дела руководить экономическим и политическим развитием провинций. Члены Совета императора специализируются на отдельных провинциях и районах. Сначала то были римские аристократы, годами остававшиеся в качестве наместников в одной и той же провинции — Сабин в Мёзии в 11–35, Силан в Сирии в 12–17, Гай Силий в Верхней Германии в 14–21 гг. Позже в этой роли выступают уроженцы провинций, способные сообразовать местные интересы с общегосударственными. Так, член Совета египтянин Тиберий Александр был префектом Египта и военно-политическим консультантом Корбулона, а позже Веспасиана и Тита по всему переднеазиатскому региону.
54
Писатели истории императорской. Элий Лампридий. Жизнеописание Александра Севера, 15, 3.
Формирование империи как единого целого предполагало выработку соответствовавшей этому целому правовой системы. Соответственно неуклонно возрастает роль выдающихся юристов, теоретиков и практиков, привлекаемых в члены Совета независимо от их происхождения. При Тиберии в него вошли крупнейшие юристы того времени — Кассий Лонгин, Кокцей Нерва (дед императора), один из создателей системы римского права — Массурий Сабин; Лонгин оставался в Совете при Клавдии и Нероне. При Домициане в него вошел Пагаз, при Траяне — Нераций и Яволен Приски. Членом Совета по положению как префект претория был замечательный мыслитель и величайший юрист древности Ульпиан. Биограф императора Александра Севера замечает, что он не принимал сколько-нибудь серьезных решений, не посоветовавшись с входившими в число его приближенных 20 видными юристами.
Законов, определявших практику престолонаследования, в Риме периода Ранней империи не существовало. Приходя к власти самыми различными путями — от принятия ее по наследству от отца (Тит) до усыновления предыдущим императором (Тиберий, Траян), от закулисных сделок (Калигула, Нерон, Адриан) до захвата престола силой (Отон, Вителлий, Веспасиан), императоры часто видели в своих предшественниках врагов. Чувство это, если дать ему волю, могло завести их очень далеко, толкнуть на отмену ранее принятых законов, нарушить преемственность власти и всего поступательного развития государства. Есть много оснований думать, что именно Совет не давал этой возможности реализоваться и обеспечивал преемственность управления империей. Выше уже шла речь о том, что члены Совета, как правило, сохраняли свое положение при смене императоров; нередко они привлекали в Совет своих сыновей и внуков. Тем самым преемственность между царствованиями и поколениями в осуществлении единой имперской политики обеспечивалась хотя бы уже чисто физически. Трижды — при Калигуле, в последние годы Нерона и в последние годы Домициана — императоры были на пороге того, чтобы оборвать эту нить, и все трое заплатили за это жизнью.
Люди, входившие в Совет, понимали, что империя важнее императора, что римский мир должен развиваться независимо от страстей и капризов того или иного правителя. «Восемьсот лет возводилось здание Римского государства, — сказал Тацит, одно время тоже заседавший в Совете, — и всякий, кто ныне попытается разрушить его, погибнет под развалинами». [55] Поэтому при всей своей соотнесенности с придворными интересами, с террором и внутрисенатской борьбой Совет не мог никому позволить втянуть себя в них целиком. За время правления Флавиев известно 38 сенаторов — членов Совета; Адриан «в Риме и в провинциях непрестанно разбирал дела при участии консулов, преторов и самых видных сенаторов». [56] Это не мешало тому, чтобы, как выразился однажды император Клавдий, «стягивать лучшие силы отовсюду» [57] и привлекать их к работе Совета. Сенаторы и несенаторы, римляне и провинциалы входят в состав Совета «на равных», нейтрализуя саму противоположность людей, принадлежащих римской традиции, и людей имперской новизны. Сколько бы ни входило в Совет сенаторов, то не был сенатский орган, он, напротив, в определенных отношениях заменял сенат, но это не был и орган антисенатского
55
Тацит. История, IV, 74, 3.
56
Писатели истории императорской. Элий Спартиан. Жизнеописание Адриана, 22, 11.
57
Тацит. Анналы, XI. 24, 1.
Часть вторая. Жизнь
Глава третья. Истоки
Тацит родился в 50-е годы I в. н. э. В середине 70-х годов он учился красноречию у ведущих ораторов римского Форума и через несколько лет был уже известен в столице своими судебными речами. В 77/78 г. он женился на дочери консулярия Юлия Агриколы — сенатора всаднического происхождения родом из южной Галлии. О себе Тацит свидетельствует, что он пользовался расположением всех трех императоров Флавиев, последовательно продвигавших его по ступеням сенатской карьеры, но что больше всех он был обязан Домициану; к 88 г. он был членом почетной жреческой коллегии квиндецимвиров, в этом же году стал также претором и был одним из руководителей организованных Домицианом Столетних игр. После претуры он отсутствовал в течение четырех лет и вернулся в Рим в конце 93 г.; был консулом во второй половине 97 г. и во время консульства произнес похвальную речь на похоронах видного сенатора и полководца Вергиния Руфа; в 100 г. выступал в сенате в качестве обвинителя бывшего наместника провинции Африки Мария Приска; в последние годы Траяна (98-117) был проконсулом Азии. Первым произведением Тацита был «Агрикола», написанный в конце 97 — начале 98 г., «Германия» была создана в 98 г., «История» — в первом десятилетии II в., «Анналы» — после «Истории».
Скудость этих сведений — единственных дошедших до нас в прямых и бесспорных документальных свидетельствах — очевидна. Есть, однако, возможность их дополнить. Биография — всегда сгусток истории, конкретизация общественных процессов времени в судьбе человека. Соответственно и в Риме фактами ее являлись иногда общественно-исторические события, повлиявшие на человека, даже если он в них и не участвовал, и, напротив того, обстоятельства его личного существования могли стать (или не стать) фактом биографии в зависимости от того, насколько обнаружился в них общественно-исторический смысл его жизни. Поэтому при изучении жизни Тацита есть возможность не только попытаться складывать скудные факты личной биографии в целостную картину его деятельности, но и идти обратным путем — от общих процессов времени и общего смысла его творчества к раскрытию в частных фактах жизни писателя их глубокого и подлинного исторического — а потому и биографического — значения.
1. Семья. В «Естественной истории» Плиний Старший упоминает о том, что он был знаком с семьей «римского всадника Корнелия Тацита, ведающего финансами Белгской Галлии». [58] Отмеченное здесь сочетание родового и семейного имен — Корнелий и Тацит — уникально, что издавна заставляло исследователей видеть в знакомце Плиния близкого родственника историка — его отца, а может быть, дядю или племянника. Наблюдения над латинскими собственными именами этого периода, однако, показывают, что совпадение обоих имен у братьев, а тем более у дядей и племянников довольно редко, у отцов же и старших сыновей регулярно. Соответственно мнение о том, что историк был сыном прокуратора, стало сейчас преобладающим.
58
G. Plinius Secundus. Naturalis Historia, VII (16), 76.
С прокураторской средой Тацита связывали и другие нити. Из прокураторской семьи галльского происхождения были жена Тацита и тесть, оказавший ему в начале его магистраторской деятельности значительную помощь; прокураторами были люди, которые с большими или меньшими основаниями рассматриваются как его друзья. У нас есть поэтому основания связывать с впечатлениями юности и с влиянием семейной традиции тот образ прокуратора, который обнаруживается в сочинениях Тацита. Образ этот обладает некоторыми устойчивыми чертами: прокураторы тесно связаны с правящим домом, пользуются доверием императора, предпочитают реальную работу, исходящую из требований дня, почетной и во многом декоративной традиционной деятельности сенатора-магистрата. Для характеристики их используется относительно устойчивый круг лексики, в центре которого находятся слова industria (трудолюбие), vigor (деятельная энергия), vigilantia (бодрая готовность) и их синонимы; особенно показательно первое из них. В языке эпохи оно связывалось с virtus, т. е. с идеей гражданской доблести, но с характерным смещением акцентов — в традиционном представлении о римской доблести оно подчеркивало момент выдержки и спокойного упорства, описывало доблесть как форму повседневного поведения и труда скорее, чем героического деяния. Им Тацит пользуется для характеристики людей, предпочитающих реальное дело политической словесности. Этот образ не субъективен и не произволен. В нем мы без труда узнаем разобранные выше черты, объективно присущие прокураторам как людям «третьей силы».
Происхождением и семьей, таким образом, было во многом задано Тациту характерное для него представление о достойном общественном поведении: человек реализует себя в служении государству, воплощенному в принцепсе, это служение предполагает способности, опыт, трезвое отношение к жизни и деятельную энергию, оно несводимо к придворным и сенатским интригам и потому обладает самостоятельным положительным содержанием. Тацит выходил в путь с уверенностью, что жить достойно — значит служить.
2. Родина. Свидетельство Плиния Старшего об отце Тацита дает материал для суждения не только о социальном происхождении историка, но и о его родине, которая из прямых данных нам неизвестна и которую надо попытаться определить.