Корни камня

Дяченко Марина и Сергей

Онов прерывисто втянул воздух:

— Подонки… Вам припомниться все. Вы заплатите… Ты! — он захлебнулся, невидящим взглядом уставившись на Барракуду. — Ты проклянешь день… За каждую капельку его крови… Ты…

Ивар беззвучно заплакал.

— Он будет жить, — процедил Командор, и правый уголок его рта пополз книзу. — Его спасут… Но за каждую каплю его крови ты — ты будешь умирать по десять раз!

Он замолчал, и несколько длинных секунд Поселок слушал хриплое дыхание своего заклятого врага. Рука Барракуды, придерживающая Ивара за

локоть, казалась холодной, как заиндевевшая сталь.

— Значит, так, — уронил Командор, с трудом взяв себя в руки. — Или в течение часа вы отдаете мне Ивара…

— Или что? — бесцветным голосом спросил Барракуда.

По лицу Командора судорожно прокатились желваки:

— Тебе… мало? Мало крови… ребенка? Кай… а?

— Не я в него стрелял, — отозвался Барракуда все так же бесцветно. — И мои люди были без оружия… как договорились. Сила… не всегда так уж сильна, Онов. У тебя плохие советчики. Послушай меня и выполни уговор, так будет лучше… для всех.

— Я превращу тебя в грязь, — сказал Командор почти спокойно. — Тебя и всех твоих… весь твой выводок.

Ивар закрыл глаза. Еще вчера подобные отцовы слова переполнили бы его гордостью и предвкушением праздника — а теперь угроза казалась пустой, пресной, будто картонной. Ивар понял, что не верит отцу — и наступивший вслед за этим горький стыд был еще хуже, чем страх за Саню.

Барракуда вздохнул. С полуулыбкой обернулся к женщине-наблюдателю:

— Милица… Перекачай Командору список оставшегося… Того, что мы ждем, но все еще не получили. Надеюсь, на этот раз ВО ВСЕХ контейнерах будет оборудование, а своих головорезов оставьте себе…

— Мерзавец! — рявкнул Командор. — Мне достаточно получаса, чтобы сделать из всех вас жирную копоть!

Ивар содрогнулся — голос отца будто взорвался внутри его головы.

Барракуда резко обернулся к экрану.

— Хватит, — сказал он тихо, но так, что у Ивара волосы зашевелились на голове. — Это болтовня. Вот, — он дернул Ивара к экрану, выставив его перед собой, как щит. — Теперь давай… Превращай! В жирную копоть!

У Ивара не осталось сил, чтобы сопротивляться.

— Я жду, — бросил Барракуда устало. — Жду — неделю. Потом… Мне не страшно умереть. Нам не страшно умереть. Но тебе страшно потерять сына, Онов. Все!

Он развернулся к оператору Милице. Мгновение — и экран погас, мертвый.

…Обугленная, в корках сплавившегося песка равнина, и грузные черные хлопья, оседающие с неба. Белый конь по колено уходит в груды пепла. Рыцарь давно отбросил сломанное копье, и двуручный меч его исступленно ищет ускользающего врага — чтобы снова провалиться в пустоту. Рыцарь ранит сам себя, доблесть и отвага жалят друг друга в спину, это замкнутый круг, это сражение с зеркалом…

За ним пришли двое — большеротый Генерал и женщина, в которой Ивару померещилась Ванина. Он вздрогнул, но это была Милица, наблюдатель.

Ему было велено надеть комбинезон и шлем. Сердце Ивара запрыгало, как чертик на резинке: куда?

Минуты

две он крепился, но не удержался-таки и спросил, заглядывая в глаза Генералу:

— Меня… отпускают?

Генерал молча качнул головой. Женщина украдкой вздохнула, будто сожалея — но Ивару уже не было дела до ее вздохов.

Он шел между двумя провожатыми, как преступник, шел, волоча ноги и не поднимая глаз от бледного ноздреватого покрытия на полу. Лифты удовлетворенно чмокали дверями, лениво поворачивались в гнездах огромные вентиляторы, и позади остались несколько ярусов, пока пол из ноздреватого не сделался тускло-металлическим и Ивар не ощутил присутствие многих людей.

Некоторое время он стоял, не поднимая головы; людей вокруг было много, но все они молчали. Ивар слышал приглушенное дыхание, едва различимый шелест комбинезонов — и ни слова, ни голоса. Тогда наконец он оторвал глаза от пола.

Круглое помещение, что-то вроде тамбура в пусковой шахте. Ивар повернул голову — и увидел пилотское кресло.

Кресло помещалось в центре, поддерживаемое трехпалой рукой манипулятора; оно чуть поднималось над собравшимися людьми, и к нему обращены были все взгляды.

В кресле сидела Ванина. Ивар прирос к железному полу.

Легче всего было представить, что женщина заснула в кресле, но Ванина не походила на спящую. Ивар не мог сейчас вообразить ее живой, не мог вспомнить, как двигались ее губы, когда она обращалась к нему, произнося какие-то обыкновенные слова; теперь она казалась воплощением смерти, и Ивар впервые в жизни смотрел смерти прямо в лицо.

Ему захотелось спрятаться или хотя бы схватить кого-нибудь за руку — но вокруг стояли чужие люди. Ивар затравленно оглянулся — за спиной у него молчала Милица, и глаза ее казались слепыми.

Никто не глядел сейчас на Ивара. Они стояли плотно, плечо к плечу, мужчины, женщины, молодые и старше, разные… У кого-то вздрагивали губы. Кто-то казался абсолютно безучастным.

— …Ты возвращаешься туда, откуда все мы родом. Легкого пути тебе… Хангарра, зар йу о фарра ор, зар йу о фарра бан…

Ивар не понял последних слов, но узнал голос.

— Там наша Прародина, там голубое над зеленым, там накрыт для тебя стол… Варрот, зар онна, о ранна орф, о шанн эр бар…

По гулкому тамбуру прошел вздох. Ивар заставил себя снова посмотреть на мертвое тело в пилотском кресле.

Барракуда стоял перед Ваниной, склонившись в поклоне, почти касаясь коленом пола:

— Легкого пути… Нет на тебе тяжких грехов, и да не будет длинной твоя дорога… И все же прими…

Неслышно подошел кто-то еще, и на острые колени Ванины легло широкое темное полотнище. Ивар узнал карту звездного неба — отличную навигаторскую карту, подобную той, которой обычно пользовался отец.

— Ступай, Ванина… Когда нам будет тяжело и тоскливо, пусть тебе будет легко и радостно. Пусть лучшие из нас встретятся с тобой, и воссядут с тобой за зеленые скатерти под синим шатром…